Я ВСЁ ЕЩЁ ГОРЮ ВСЁ ГОРИТ

24.05.2014 в 18:10

Пишет  SS_93:

24.05.2014 в 11:35

Пишет  A_S_S_A:

Hannibal NBC - Out Of The Cold
Название: Out Of The Cold
Автор: A_S_S_A
Фандом: Hannibal NBC
Рейтинг: R
Музыка: Bruton Music (Dark, Cool & Cinematic 2) – Out Of The Cold

Один большой спойлер финальной сцены

---

у меня встал и пошёл

Я горю.
Всё в огне.
Вы в огне.
Это даже затмило пламенный Х Мен Дни минувшего будушего (там я тоже горел)

@темы: Дрочить и плакать, #нуяжеидиот, #пиздапланете

---

#hannibal

Всё. Очень. Плохо
Финал 2 сезона.
Я думал, что снова не задышу.
Брайан Фуллер, как ты жесток

@темы: Дрочить и плакать

---

# и я опять к вам с ролевой

Ребят, тут такое дело. Мне тут подумалось, и я улетел.
На форум Фантасмагория мне нужен Пиковый Король. В пару. Насовсем.
Если заинтересуетесь, я тут набросал чуток про него.
В преддверии Смотри Собак кому-то из вас может приглянуться. А вдруг!


Раса: житель страны Чудес
Откуда: Карточное Королевство
Имя: не столь важно
Внешность: пусть будет Трой Бейкер, но если вам не нравятся такие, на ваше усмотрение.

В Стране Чудес: Пиковый Король или Туз
В реальном мире: Хакер, информационный вор и шантажист. Скрывался под псевдонимом "Соглядатай", очень помогал в расследованиях полиции, но потом, устав от роли эдакого героя поневоле, стал связываться с криминальными ячейками. Так и познакомился с молодым вором Эсмондом, которого возненавидел всей душой из-за того, что мелкий подлец сумел его не только вычислить, но и обокрасть. Погиб/ушёл сам в Страну Чудес - на ваше усмотрение. Но он будет страшно недоволен, когда узнает, что его ближайший подчинённый Валет - его давний враг.
Дополнительно: Роль нужна не только мне - тут есть грандиозный сюжет, в котором я был бы рад видеть изворотливого и хитрого члена карточной партии. Сам бы его отыграл, да мне уже многовато будет. Так что найдись, потолкуем. Можем быть бро, а можем не очень. Энивей, я был бы рад найти тебя :3
Связь: ЛС

@темы: #нуяжеидиот

---

#ролки

Я всё ещё жив и живу в основном в Фантасмагории, так как на другое нет ни времени ни желания.
Пока не вышел Смотри Собаки Ватч Дагс.

И сейчас я хочу выложить пост, которым буду гордиться до старости до следующего праведного запала. Тут и отсылки к ФарСру и к Биошоку Инфиниту, в общем всё, как я люблю.


Аарон Марвин Уайт прислушался, чуть подавшись вперёд. Пообещав самому себе, что не сорвётся, он задумчиво улыбнулся своим мыслям и, снова оглядевшись, пришёл к выводу, что... Это отлично вписывается в его больную систему ценностей. Когда-то одна часть его хотела искупления, а другая - крови, ведь кровью душа отчищается, но не твоя - чужая. Смерть других представлялась ему праведной, пока убийство не завершилось чужой молитвой, едва слышно пропетой на одной ноте, ноте страдания. Что же тогда с каждой секундой уничтожало Короля? Что перечёркивало пресловутое "когда-то"?
Безумие?
Уайт вскинул брови и, когда Палач договорил, медленно провёл пальцем по губам, недоброжелательно щурясь.
Безумие... Это повторение одного и того же действия. Раз за разом, раз за разом, в надежде на изменение. Безумием многое можно оправдать, не зря существует статья за невменяемость, и Потрошителя, будь он не настолько слаб, наверняка ждала бы уютная палата в психбольнице города Ладлоу. Психологи бы общались с ним, прикованным к кровати тугими ремнями, слушали бы его проповеди и писали бы что-то в своих блокнотах, как заведённые. А он бы продолжал верить в то, что избран Господом...
Система рушилась.
Им двигало праведное безумие, которое прикрывало за собой обиду на мать, а за ней ещё прятались бесконечные комплексы и прочее и прочее и прочее. До бесконечности. Он не помнил, заикался ли в детстве, но этот недуг точно шёл откуда-то оттуда. Не помнил лица матери-настоятельницы, которая улыбалась ему и каждый день читала по строчке из священного писания, заставляя учить каждую на зубок. Страшно ли ему было? Конечно. Он боялся. И поэтому, разочаровавшись в мире, нашёл...
Запасной выход.
Точно. Безумие - это запасной выход, аварийная остановка. Не будь безумия, отклонения, он бы действительно возглавил монастырь или пошёл бы по пути телепроповедников, желая показать людям Веру. Аарон тихо засмеялся в кулак. Он выглядел сейчас, как полнейший псих. А, быть может, это сумасшествие - это и есть истина?
- Почему бы и нет... - проговорил он наконец и, прислушавшись к чему-то, глупо хихикнул, стараясь успокоиться. - В этой голове нашлось бы любви и обетов на шестерых, не говоря уже о не таком уж захудалом уме. Но ненависть рождает ненависть. Но вот в чём штука... Есть такая неприятная вещь, как иллюзии. И когда они разрушаются, становится очень больно. Очень больно. Но почему бы и нет!
Встав из-за стола и посмотрев на светлый потолок, Крысиный Король улыбнулся своим мыслям.
- Когда тебе говорят... - чуть понизив голос, ответил он. - Что мир прекрасен, что праведниками земля полнится, а церковь готова принять каждого честного и каждого нуждающегося в свои горячие объятия, и Бог... Бог любит всех... Очень сложно принять реальную пугающую действительность. "И узрел он Содом и Гоморру, узрел он Вавилон наших дней..." - хохотнув, Уайт вскинул брови и пожал плечами. - Невольно пытаешься достучаться до Бога, если не в своей душе, то там... Где-то. Чтобы он всё исправил. Глупости. Всё равно я попал в Ад за свои поступки. Превратился в нытика и заику, которому доверили грязное, прогнившее до основания государство со своими фанатиками и своим собственным Богом. Наказание? Вполне. Этот жуткий кровавый год доказал, что праведники не могут ровным счётом ничего. Таких выбрасывают. Без всякого прощения. А мне остаётся только воспользоваться аварийным выходом, дабы... Хоть что-то изменить. Выбрать между птицей и клеткой. Я лично выбираю птицу, а вот тот... Другой... - Уайт прикусил губу. - Клетку.
Потрошитель снова хохотнул и, понимая, что не сказал ровным счётом ничего, но в то же время и слишком много, махнул рукой. Аарон тяжело опустился на стул и, уронив голову, зажал ладонями уши. Белый Король был близок к обмороку, но, схватившись за столешницу, пришёл в себя. В голове у него отдавался далёкий и громкий смех Библейского Потрошителя.

@темы: Дрочить и плакать, #нуяжеидиот

---

14.05.2014 в 15:23

Пишет  Hisana Runryuu:

07.05.2014 в 17:40

Пишет  Miles Upshur:

You've got my blood on your hands

---

№откуда-то

Нет, я на самом деле дурак. В том плане, что, стоит мне привязаться к каким-то ролевым событиям, как сразу же любой завиток в сюжете способен вырвать мне с корнем позвоночник.
Я знаю, что в подобных местах добро не обязательно побеждает.
И поэтому сегодня мне стало немного боязно за Аарона. Не потому, что я боюсь за его жизнь (он уже мёртв), я боюсь за его будущее, потому как врагов у него пока что больше, чем друзей.
Эх, Белая Королева, невовремя ты меня покинула.

---

Я думал, что я мужик

Но нет. Спасибо, бро =*

09.05.2014 в 23:32

Пишет  kris_stein:

№291. Братишки, я вам фик принёс~
Бессмертные
Персонажи: RED Medic (Адлер), BLU Spy (Тьери), RED Medic/RED Spy (Ноэль), RED Medic/BLU Spy
Рейтинг: PG
Дисклаймер: ничего не мое
Предупреждение: здесь всё совсем плохо, я предупредил
Посвящение:  .your digital killer и  Corvo Attano. я люблю вас, бро <3


Прослушать или скачать Les moulins de mon coeur бесплатно на Простоплеер

т.т

Весенний Париж дышал теплом и пробуждением, по прогретым ласковым ещё солнцем улочкам неспешно прогуливались парочки, редкий прохожий торопился по своим делам, выбиваясь из ленивого темпа общего потока людей и лишь подчёркивая этим атмосферу умиротворённого наслаждения наступившим апрелем. Золотые утренние лучи ярко сверкали в зеркалах машин и многочисленных витринах магазинов, светились в молодой нежно-зелёной листве и мягко касались лиц прохожих.
В это время город наполняли бегающие от одного музея к другому бесконечные туристы, со всех сторон на главных улицах можно было услышать итальянскую, немецкую, русскую речь — какую угодно, но только не французскую. Туристы были единственным, что могло огорчить жителя Парижа или его гостя, жаждущего тишины и спокойствия. Поэтому Адлер Бергман старательно избегал центральных улиц — к счастью, он был в столице Франции уже достаточное количество раз, чтобы выучить все возможные обходные пути.
Он не помнил, когда был здесь последний раз, прошло уже немало лет, и он даже мог сказать, что скучал по Парижу. В этом конфетно-кукольном с виду городе хранились особые для него воспоминания, содержание которых ничуть не соответствовало обёртке. Но об этом Адлер сейчас не думал. Голова его была блаженно свободна от любых отягощающих жизнь мыслей — он просто брёл на автомате, постукивая по дороге длинной тростью из красного дерева, и наслаждался теплом и лёгкими дуновениями чуть прохладного ветерка. Погода вовсе не располагала к размышлениям о прошлом или будущем, поэтому Адлер просто наблюдал. Ему нравилось гулять по Парижу в это время года и просто впитывать его в себя, дышать им, насыщаться, чтобы потом уехать и не возвращаться как можно дольше.
Воспоминания, воспоминания, воспоминания.
Воспоминания в каждом переулке.
Единственное, что у него теперь осталось.
Свернув на очередную узкую улочку, Адлер едва заметно улыбнулся — когда-то давно, так давно, что это уже кажется сном, они были здесь с Ноэлем. Гуляли недалеко от Монмартра, делая вид, что это место ничего не значит, и под конец дня действительно забыли о том, что было с ним связано. Они сидели в кафе за столиком на улице, пили вино и обсуждали, кажется, музыку. А в кафе, конечно же, играла Эдит Пиаф, и было почти лето.
Улыбка на губах Адлера стала чуть шире, внутри приятно потеплело от этого мимолётного, словно вздох, воспоминания. У них было много прекрасных вечеров, о которых Бергман не собирался забывать, сколько бы времени ни прошло.
С трудом втянув в себя воздух и почувствовав, как сдавило в груди, Адлер остановился и, оглядевшись, двинулся к небольшому скверу — он прошёл достаточно, чтобы позволить себе короткий отдых, тем более, что лёгкие, да и суставы у него были не те, что раньше. Трость давно уже стала не просто украшением. Однако его это ничуть не пугало — какого медика испугаешь радикулитом, артритом или склерозом? Кому, как не им знать, как постепенно разрушается человеческое тело?
Бергман опустился на скамейку рядом с деревом, сквозь листву которого до него добирались цепкие солнечные лучи, и прикинул, сколько у него ещё оставалось времени. Естественно, у него были в Париже дела, просто так он бы сюда не приехал, но об этом думать пока не хотелось. Слишком приятно было сидеть и вдыхать запах тёплого асфальта и горячих булочек из магазинчика на углу.
Какая идеалистическая картина, — хмыкнул мысленно Адлер, но тут же эту мысль догнала другая — он ведь это заслужил, разве нет? Впрочем, нужно было поставить другой вопрос: искупают ли долгие годы порядочной жизни и честного труда всё то, что было раньше?
Ответ напрашивался сам собой: вряд ли.
Для искупления всего того, что было в Mann.Co и тогда, ещё раньше, в сороковых, ему следовало бы научиться исцелять людей наложением рук, как минимум. А для надёжности стоило сразу дойти до воскрешения. Усмехнувшись про себя, Бергман закинул ногу на ногу и внимательнее осмотрел место, в котором оказался — уходить пока не хотелось, и нужно было себя чем-то занять. К тому же, ему действительно нравилось наблюдать. Вот только не в этот раз.
Едва прищурившись и окинув сквер неспешным взглядом, Адлер сразу понял, куда завело его коварное подсознание — деревья за прошедшие годы выросли, в центре появился небольшой фонтан, домов, кажется, стало ещё больше, или память его подводит, но это неважно, такие места не забываются, он не мог перепутать. Бергман коротко выдохнул.
Он помнил, как вытащил Тьери из дома, когда тот спешно собирал вещи, намереваясь уехать куда-нибудь далеко, как можно дальше от... от чего? От Ноэля, Адлера, Парижа, воспоминаний? От себя? Он помнил, как они шли по той самой улице, на которой теперь жили воспоминания о Дюмарье, помнил, как сидели на этой самой скамейке, и как он говорил Тьери, что будет скучать. Париж, Париж, какой ты тесный.
Бергман коротко хохотнул, недоверчиво прислушиваясь к себе. Тишина. Слишком много времени прошло, слишком много. Он думал в те редкие моменты, когда Тьери возникал в его мыслях, что, возможно, окажись он в каком-нибудь таком месте, имеющем значение, хранящем в себе призраков прошлого, он почувствует снова, как всё внутри переворачивается, как холодеют кончики пальцев, как нервно стучит в висках пульс. По этим ощущениям он скучал, не по Дюжардену, конечно же. Но нет — дыхание не сбилось ни на секунду, ничто внутри не дрогнуло, и Адлер почти с сожалением поджал губы.
Сколько лет прошло? Он не смог бы сосчитать.
Но ему казалось, будто он всё ещё слышит эхо их голосов.
«Всё это было жуткой ошибкой», — так Тьери сказал тогда? Так и было, но только для него самого.
Странно было вспоминать об этом, не чувствуя ничего больше. Тогда ведь Бергман был уверен — кошмар их последней встречи будет преследовать его до конца жизни в сновидениях и морфиновых галлюцинациях, теперь же он не знал, радоваться ли тому, что ошибался? Что лучше: чувствовать боль разочарования и сожалений или не чувствовать ничего вовсе? Адлер не знал ответа на этот вопрос.
Нужно было заканчивать с этими размышлениями, которые, как обычно, ни к чему бы не привели, иначе он начнёт опаздывать и придётся торопиться или вовсе брать такси. Немец взял трость и поднял голову, чтобы вдохнуть поглубже этот прекрасный весенний воздух, прежде чем отправиться дальше, но тут же чуть не подавился им.
Сердце болезненно застучало в два раза быстрее, а худые пальцы с силой сжались на трости, натягивая сухую, чуть желтоватого оттенка кожу, на которой ярче проявились редкие пигментные пятна, и вены голубыми змейками расчертили ладонь, скрываясь под белоснежным манжетом рубашки. Адлер потерял дар речи на секунду, но совладав с голосом, хрипло от волнения, но достаточно громко произнёс:
— Ноэль?
Мужчина, быстрым шагом продвигавшийся мимо сквера, резко обернулся — достаточно резко, чтобы увидеть, как в выцветших глазах Бергмана умирает едва очнувшаяся надежда, сменяясь горьким разочарованием, которое невозможно было спрятать за толстыми стёклами очков.
Не тот взгляд и не тот изгиб губ. Адлеру этого достаточно.
Мужчина нахмурился, приглядываясь, и уже через секунду он откровенно пялился на немца, то ли не успев взять себя в руки, то ли не имея ни малейшего желания это делать.
— Ты?! — голос его звучал почти шокировано, но едва успев осознать ситуацию, он уже пустил в него значительную долю насмешки.
Не изменяет себе, как всегда.
На мгновение у Адлера возникло ощущение, будто не было тех долгих лет, что прошли с их последней встречи.
— Я, — уже совершенно спокойно усмехнулся Бергман. Эмоциональный всплеск прошёл так же быстро, как и начался, только немного больно было смотреть в такое знакомое, родное и любимое лицо с чужими глазами. — Здравствуй, Тьери.
Дюжарден шагнул к скамейке и, засунув руки в карманы брюк, взглянул на Адлера сверху вниз. В глазах его мелькнула неискоренимая злоба и почти торжествующее превосходство.
— Бергман, — всё ещё неверяще протянул он и тут же, без переходов и полагающихся в таких случаях «как дела? прекрасная погода, не правда ли?», заявил: — Выглядишь, как дерьмо.
— Ошибаешься, для своего возраста я выгляжу прекрасно, — возразил Бергман, неожиданно для себя чувствуя, что начинает улыбаться. Хоть что-то в этом мире оставалось неизменным, и это неизменное определённо доставляло ему удовольствие. Тьери всегда был очень забавным, только не всегда Адлер это замечал.
— И сколько тебе? Лет сто? — Дюжарден коротко рассмеялся — он явно наслаждался ситуацией, наслаждался возможностью почувствовать себя в полной мере лучше, моложе, красивее, сильнее. Лёгкий способ самоутвердиться — он ведь это так любил.
— Девяносто два, если считать двадцать лет в Mann.Co, — поправил Адлер, — но я бы не стал этого делать. Я считаю, что мне семьдесят два, так всё же приятнее. Не хочешь присесть? — вежливо предложил немец, указывая на свободное место на скамейке, так, будто разговаривал со старым добрым знакомым, а не с бывшим любовником, которому некогда наяву и во сне желал долгой и мучительной смерти. И несметное количество раз собственноручно ей способствовал.
Бергман представлял, как он выглядел в глазах Тьери, он мог разглядеть собственное отражение в глубине его зрачков, и сейчас он не имел ничего общего с тем Бергманом, которого знал Дюжарден. Теперь из-под шляпы с узкими полями выглядывали серебристо-седые пряди, за очками виднелись расходящиеся от уголков глаз морщины — явный признак того, что Адлер много щурился, прежде чем признал, что у него действительно упало зрение, глубже были морщины между бровями и те, что соединяли крылья носа с уголками губ. Чуть пожелтевшая кожа напоминала пергамент, а выцветшие глаза стали жутковатого, совсем бледного голубого цвета. Если не приглядываться, можно было подумать, что Бергман слеп. Однако несмотря на всё это, он не утратил главного — своего прежнего обаяния, и с этим Дюжарден мог бы поспорить только из врождённого чувства противоречия.
Адлер догадывался, что Тьери наверняка презирает старость как высшую форму проявления безнадёжной слабости, тем более, что всё, чем так любил заниматься француз, становилось в таком возрасте труднодоступным, и Бергман на секунду подумал, что это должно было бы его смутить. Пожалуй, представать перед не просто бывшим любовником, а действительно значимой, как это ни прискорбно, фигурой в его жизни в таком виде было в некоторой степени неловко, особенно с учётом того, что сам Тьери был по-прежнему в расцвете сил, однако Адлера это почему-то нисколько не задело. В общем-то, ему было всё равно, и нынешняя вполне очевидная гордость Дюжардена тем, как он прекрасно выглядит спустя то же количество лет, казалась ему смешной.
Просто Адлер знал, что однажды Тьери тоже будет семьдесят два.
— Удивительно, что ты ещё не развалился, — бросил француз насмешливо, но всё же сел на предложенное ему место. Бергман не знал, что руководит сейчас его собеседником, и не хотел думать об этом. Какая разница, если он всё ещё здесь? — От тебя несёт старостью, знаешь, такой мерзкий запах, — Дюжарден показательно сморщил нос и достал сигарету.
— От меня пахнет Армани, и ветер дует в другую сторону, — невозмутимо парировал Адлер и, сняв шляпу и повесив её на трость, провёл рукой по всё ещё густым, хоть и истончившимся волосам. Солнце аккуратно раздвигало листву лучами, дотягиваясь ими до сидевших на скамейке мужчин, так что становилось даже жарко.
— Ну, как поживаешь? Чем занимался последние несколько лет? — светски поинтересовался Бергман, переводя, наконец, взгляд на Тьери. Сердце его снова пропустило удар, они ведь, чёрт возьми, так похожи, но он не подал вида, что что-то не так.
— Почему только несколько лет? — вскинул бровь Дюжарден, выдыхая резко дым. Всё такой же приторно-шоколадный.
— Потому что до этого ты был в Mann.Co, разве нет? Франц говорил мне об этом, жаловался, что ты ему совсем надоел, — Адлер усмехнулся, представляя, как это было. Картинка вышла до неприличия яркой. — И если я прав, в нашей любимой корпорации ничего не менялось. Пока она не развалилась, конечно.
— Пока не развалилась, да, — эхом отозвался Дюжарден. Возможно, именно сейчас он задумался о том, какого чёрта он здесь делает. А может, просто засмотрелся на задницу проходящего мимо парня, и второе казалось Бергману куда более вероятным. — Ты прав, всё было как обычно. Жизнь от респауна до респауна, сам знаешь, — небрежно махнул рукой Тьери и снова глубоко затянулся. В глаза Адлеру он упорно не смотрел.
— А теперь машины респауна больше нет, — довёл мысль до логического завершения Бергман и поймал, наконец, взгляд француза, в котором — нет, ему вовсе не показалось, — был страх. Лучшее подтверждение тому, что он не ошибся.
Их маленькое бессмертие закончилось — Адлер знал это уже давно, он ни секунды не надеялся, что после смерти снова окажется в комнате, знакомой до тошноты, что снова будет молод и полон сил, что будет иметь возможность прожить ещё одну столь же долгую и бессмысленную жизнь. Более того, случись подобное — и он был бы по-настоящему огорчён.
Нет, для себя ему машина респауна была не нужна.
— Какого чёрта ты здесь забыл? — резко спросил Тьери так, будто Адлер должен был перед ним отчитываться, на что немец лишь спокойно улыбнулся — Дюжарден, как и Ноэль, совсем не умел плавно переводить тему разговора.
— Меня пригласили в университет Декарта, чтобы я прочитал там лекцию о кардиохирургии, о пересадке сердца, если быть точным, — охотно ответил Бергман и задал ответный вопрос, провожая взглядом облако табачного дыма: — А ты? Решил вернуться домой?
— Не твоё дело, — огрызнулся Тьери, на что Адлер лишь равнодушно пожал плечами. Ему казалось, что его собеседник нервничал, и ещё сильнее заводить его не было никакого желания. Беспокоило только проснувшееся любопытство — с чего бы Дюжардену быть таким дёрганым? Может, причина в том, что больше не было смысла притворяться? Теперь-то, когда им друг от друга больше ничего не было нужно.
Француз отправил щелчком окурок в урну, вскинул взгляд, в глубине которого по-прежнему таилась, всё больше, кажется, разгораясь, злоба, и поинтересовался насмешливо, будто снова пытался задеть Адлера по старой доброй привычке:
— А Ноэль что, бросил тебя наконец-то? Давно было пора, я всё думал, когда это случится? — Тьери тихо рассмеялся и продолжил, не замечая, как неуловимо изменился взгляд Бергмана: — Я его прекрасно понимаю, я бы тебя тоже бросил, учитывая, что ты выглядишь как доисторическое ископаемое. У тебя и не стоит уже наверняка, да? Впрочем, что я спрашиваю, это ведь очевидно...
Бергман привычно, так, будто не прошло несколько десятков лет, пропускал весь яд мимо ушей, он знал — те, кто не выработал к нему иммунитета, тонули в нём и растворялись, как в кислоте. Такая участь точно была не для него. Поэтому он спокойно, даже отрешённо достал из кармана чёрной, в тонкую серую полоску — в тон брюкам — жилетки старый, потрёпанный, покрытый мелкими тонкими царапинами металлический портсигар. Это был тот самый портсигар, из полузабытого прошлого, воскрешающегося лишь во снах. Это был портсигар Тьери, впитавший в себя его крики и мольбы о пощаде.
Когда-то он имел такое же огромное значение, как скамейка, на которой они сейчас сидели, Адлер хранил его, как хранил чётки Ноэля, но теперь, спустя столько лет, он вызывал не больше эмоций, чем затёртые, выцветшие чёрно-белые фотографии, которые можно найти в забытой шкатулке в самом дальнем шкафу любого дома. Фотографии, запечатлевшие моменты, о которых остались лишь призрачные, неуловимые как морфиновые галлюцинации воспоминания. Неосязаемый, больше похожий на мираж, след глубоко в подсознании.
У Бергмана бывали приступы ностальгии, но вспоминал он вовсе не о тех моментах, что хранил в себе портсигар. Теперь для Адлера портсигар хранил лишь сигареты, одну из которых он достал и медленно закурил.
Определённо, он возьмёт машину до университета, а значит, теперь ему действительно некуда торопиться.
Бергман откинулся на спинку скамейки и на секунду ему показалось, что даже солнце потускнело. Но нет, оно всё также тянуло к ним свои прозрачно-золотые лучи, в которых клубился теперь дым из лёгких Адлера.
— Ноэль умер, — ровно произнёс он. Голос его не дрогнул, в нём не слышалось скорби, в нём не было вообще ничего. Осталась только отрешённость во взгляде, но Тьери этого не видел. И вряд ли бы заметил.
Тишина, повисшая между ними, резко стала тяжёлой, надавила на плечи, вынуждая их устало опуститься, но Бергман лишь снова затянулся дымом, тут же надсадно закашлявшись. Стоило бы бросить курение, но смысла он в этом уже не видел.
Тьери нервно засмеялся, но смех этот оборвался так же резко, как и начался.
— Ты шутишь, — Дюжарден вскочил со скамейки и, обернувшись к Адлеру, смотрел теперь ему в глаза пристально, пытаясь найти подтверждение тому, что он прав, но белёсые, кажущиеся слепыми глаза немца были беспощадно непреклонны.
— Три года назад. В доме одного из ведущих специалистов в области кардиохирургии он умер от инфаркта миокарда. Какая ирония судьбы, не правда ли? — Бергман криво усмехнулся. — Я всегда знал — Фортуна меня ненавидит.
Адлеру было плевать, как Тьери воспримет эту новость, как он её переживёт. Немец был уверен — Дюжарден справится с этим в максимально сжатые сроки, а затем продолжит вести свой прежний разгульный образ жизни так, будто ничего и не произошло. Впрочем, почему это событие должно было что-то изменить? Не он ведь прожил с Ноэлем почти тридцать лет.
Тьери не сразу взял себя в руки — он растерянно, не в силах поверить в услышанное, бездумно бегал взглядом сначала по лицу Адлера, а затем и по окружающему его пространству, а Бергман молча давал ему время прийти в себя и меланхолично курил, изредка покашливая.
Он смутно представлял, что должно было измениться после этого в жизни Дюжардена, если тот видел Ноэля последний раз так давно, что забыл бы, как Дюмарье выглядит, если бы сам не был его отражением. В любом случае, это было не его дело.
Достав из второго кармана жилетки карманные часы — без них образ старого немецкого врача был бы неполным — Адлер взглянул на время и, выбросив окурок в урну, вернул часы и свою шляпу на их законные места.
— Как бы то ни было, мне пора, иначе я опоздаю на лекцию, — Бергман опёрся о трость и поднялся, чуть поморщившись от тянущей боли в спине, которая, впрочем, вскоре должна была утихнуть. — Не хочу давать студентам повод думать, будто достигнув чего-либо они будут иметь право стать непунктуальными.
Он сделал несколько шагов вперёд, доставая попутно телефон, чтобы вызвать машину, но тут до него снова донёсся голос Тьери, и по его звучанию невозможно было определить, что тот чувствует и о чём думает.
— Подожди... Скажи, где он похоронен?
Адлеру показалось, или вопрос действительно прозвучал неохотно? Губы Бергмана тронула довольная улыбка — всё было именно так, как он и предполагал.
Любовь, симпатия, привязанность — всё это непростительные слабости, Тьери, не так ли? А ты так боишься быть слабым.
— Ты мог бы и сам догадаться, — почти укоризненно произнёс Адлер и наклонил голову на бок, на секунду став похожим на давно уже покойного Архимеда. — В Сен-Бриё, конечно же. И у меня нет времени объяснять, где именно.
Бергман уже снова собрался было уходить, но вдруг что-то остановило его и он, не дав себе задуматься, зачем это делает, добавил:
— Я поеду к нему после лекции, это будет часа через четыре. Моя машина около отеля «Le Marquis Eiffel». Ждать тебя я не буду.

Адлера не слишком часто приглашали читать лекции, и ещё реже он соглашался. Ему не очень нравилось делиться своими знаниями, тем более, что каждый раз его посещало ощущение, будто он обманывает своих слушателей. Особенно навязчивым это ощущение становилось, когда он ловил на себе восхищённые взгляды некоторых студентов — в медицинских кругах за прошедшее время он успел стать фигурой достаточно для этого известной.
Примерно то же самое, только в сотни раз сильнее, Бергман испытывал, когда Ноэль говорил ему «Я люблю тебя», ещё до того памятного инцидента с Тьери.
Обманывать чужую веру, чужие ожидания, чужие надежды... это он умел.
И когда Адлер стоял за кафедрой и неспешно рассказывал о биатриальной и бикавальной техниках пересадки сердца на французском языке с явным, но не слишком сильным акцентом, в его голове всё крутилась только одна мысль: «Знали бы они...»
Знали бы они, что Бергман так и не удосужился принести клятву Гиппократа и даже не помнил, как она начинается. Знали бы они, что медицинская лицензия, настоящая, появилась у него лет десять назад, в то время как практиковал он всё то время, что себя помнил. Продолжали бы они тогда слушать так же внимательно?
К счастью, это длилось не слишком долго — со временем Адлер входил во вкус и забывал обо всём, рассказывая с особым удовольствием о том, какие ошибки могут привести к летальному исходу для пациента, а какие — к тюремному заключению для врача. Определённо, это была его любимая часть лекции, да и большинству студентов именно такие байки приходились по вкусу. Маленькие кровожадные ублюдки.
Он бы ни за что не согласился на это, если бы не желание навестить Дюмарье.
Выпив после лекции кофе с парой знакомых профессоров — конференции способствовали расширению круга общения так или иначе — Бергман отправился к отелю, в котором остановился. Это был отель с лучшим видом на Эйфелеву башню, хоть и всего лишь четырёхзвёздочный. Это было до жути романтично, даже приторно — вполне подходяще такому декоративному городу, но Ноэлю нравилось — конечно, он любил такие приятные мелочи. Адлер скучал по этому и останавливался в тех же местах, что и тогда, не потому что хотел предаться воспоминаниям, вовсе нет. Просто сам он находить эти романтичные мелочи не умел.
Тьери бы сейчас над ним посмеялся.
Бергман нахмурился, выгоняя француза из своей головы. Возможно, пригласить его поехать на кладбище вместе было не лучшей идеей, впрочем, не факт, что Дюжарден собирался принять предложение. Однако надеяться на это не стоило.
Всего один короткий разговор — и он так легко вернулся в мысли Адлера. Просто поразительно. Но, наверно, так было даже лучше, чем с глухой пустотой. Вот только назвать эту замену достойной Ноэлю язык бы ни за что не повернулся.
Бергман, привычно отвлекаясь на размышления о предстоящей ещё работе, добрался до отеля чуть больше, чем через четыре обещанных часа. Погода за это время немного испортилась, прохладный ветер нагнал облака, то скрывающие солнце в своих недрах, из которых пробивались его призрачные лучи, то выпускающие его обратно сиять в полную силу на нежно-голубом полотне небосвода. И, несмотря на то, что облака явно были не грозовыми, в воздухе пахло так, будто собирался дождь.
Подойдя к своей матово-чёрной Audi, Адлер закинул трость и шляпу на заднее сидение и, открыв водительскую дверь, замер на секунду. Он действительно не собирался ждать, но всё же зачем-то окинул, прищурившись, внимательным взглядом площадь вокруг отеля. Знакомого лица нигде не было видно, и немец уже почти вздохнул с облегчением с лёгким привкусом разочарования, когда из-за спины послышался вкрадчивый голос:
— Меня ищешь?
Удивительно, как глубоко под кожу забираются некоторые рефлексы, как сильно въедаются, становясь частью нас самих — Бергману стоило немалых усилий не развернуться резко, пытаясь заехать шпиону по голове медпушкой. Вот только шпионы и медпушки остались в далёком прошлом, а волнительная дрожь по позвоночнику прошла более, чем ощутимая. Казалось, даже волосы на затылке встали дыбом, будто немец ожидал, что вот-вот его сердце пронзит острый нож-бабочка, и последним, что он увидит перед очередной смертью, будут дерзкие и злые голубые глаза шпиона BLU.
— Не думал, что ты решишься поехать со мной, — улыбнулся Адлер, отгоняя от себя навязчивые образы и вдруг чувствуя себя гораздо моложе. Будто всё это было только вчера.
— Решусь? А что должно было мне помешать? — живо поинтересовался Тьери, обходя машину. Он явно пришёл в себя за прошедшие часы и снова чувствовал себя прекрасно. Или прекрасно делал вид, что это так.
— Что я подумаю, будто ты скорбишь по брату?
— Да плевать мне, что ты можешь подумать, — пожал плечами Дюжарден, садясь на переднее пассажирское сидение.
Слишком ожидаемо. В мелочах Тьери всегда был предсказуем.
Машина двинулась по тихим парижским улицам — ехать быстро по городу было, к сожалению, нельзя, но как только он закончится, можно вдавить педаль газа и добраться до Сан-Бриё быстрее, чем пророчил навигатор.
Четыре часа в машине с Тьери. Всего-то.
— А тачка у тебя ничего так. Я думал, это будет что-то такое же древнее, как и ты, — небрежно бросил Дюжарден, глядя на мелькающие за окном дома.
— Будешь и дальше продолжать шутить про мой возраст — и я выброшу тебя из машины на полном ходу. Не думай, что мне не хватит для этого сил, тем более, что ты не пристёгнут, — насмешливо заметил Бергман, стараясь не смотреть в сторону француза. Боковым зрением невозможно было различить, что губы его очерчены немного неправильно, не так, как у того, кто раньше всегда занимал это место рядом с Адлером.
Призрак Ноэля был так близко, но оставался всё таким же недосягаемым.
— Знаешь, сейчас это звучит совсем не так угрожающе, как раньше.
— В любом случае, ты не захочешь проверять.
Тьери с трудом удержался от того, чтобы всё-таки пристегнуться, руководствуясь, как и всегда, чистым духом противоречия.
Бергман закурил, остановившись на светофоре. Отчего-то он чувствовал себя немного беспокойно — находиться с Дюжарденом так близко в замкнутом пространстве было неловко, а сигаретный дым и дорога отвлекали от этого неприятного ощущения, которое, к счастью, вскоре утихло.
Четыре часа за окном мелькали широкие, необъятные поля и редкие деревья с молодой листвой всех оттенков зелёного. Всё это монотонное великолепие всего пару раз прерывалось небольшими городами, которые также быстро пролетали за окном. Хоть Бергману и было уже много лет, скорость реакции никуда не делась, поэтому он позволял себе гнать на той скорости, что позволяли дорога и машина, и этого было достаточно, чтобы сократить время поездки больше, чем на полчаса.
Всё это время они почти не разговаривали. Отстранённо обсудили в самом начале, почему развалилась Mann.Co, что стало со всеми, кто там работал, где Администратор и кто теперь будет охотиться за австралием. Их обоих всё это мало интересовало, но говорить о Ноэле или о смерти они не могли. Не то, чтобы был не тот уровень доверия, о каком доверии может идти речь, когда ими было пережито столько всего, хоть и чёрт знает когда. Нет, просто это казалось странным — вот так спокойно разговаривать о чём-то спустя столько лет, когда собеседник до боли знакомый, но кажется уже совсем чужим.
Наблюдая за темнеющим постепенно небом и тоскливым пейзажем за окном, Тьери даже задремал ненадолго, чем только порадовал Бергмана — можно было наконец позволить себе досадливо поджать губы, думая о том, какого чёрта он делал. Сейчас, когда Дюжарден молчал и не смотрел на него, Адлеру начинало казаться, будто Ноэль на самом деле не умирал, будто не было всех этих долгих лет, будто они просто едут вдвоём в Сан-Бриё, потому что некогда Дюмарье обещал показать Бергману, где он родился. У них был отпуск, на дворе стояла мрачная, дождливая осень, но и погода тогда не смогла испортить им удовольствие от поездки. И да, конечно они заглянули в ту самую церковь. Прошлись по местам былой славы, а потом Адлер снова целовал шрамы на его спине, потому что душевные раны разбередить было гораздо легче, чем телесные.
Немец сжал пальцы на руле так, что заныли суставы и, затянувшись глубоко очередной сигаретой, болезненно закашлялся. Почему, почему стоило только Тьери показаться на горизонте, как он сразу начинал совершать такие необдуманные поступки?
К счастью, времени на то, чтобы подумать над ответом на этот вопрос, у Адлера не было — спустя почти целую пачку сигарет и несметное количество абсолютно одинаковых полей, они добрались до пункта назначения. Остановившись в городе у того же магазина, что и обычно, Бергман покинул машину ненадолго, а, вернувшись, положил на заднее сидение три белых розы, уже заранее зная, что скажет на это успевший окончательно проснуться Тьери.
— Это так романтично, что меня сейчас стошнит, — скривившись, протянул он.
— Так же, как и меня от твоей предсказуемости, — невозмутимо ответил Адлер, снова трогаясь с места. — Так что будь добр, просто заткнись.
Кладбище находилось недалеко от церкви, но не было католическим — иначе бы Бергман точно нашёл другое, более подходящее место для упокоения Ноэля. Огороженное невысоким забором, оно занимало не слишком большую площадь, а надгробия в нём шли ровными рядами, прочерченными будто по линейке. Здесь не было никаких склепов и дорогущих памятников из мрамора, всё это можно было найти в огромных количествах в той же столице, но только не в Сан-Бриё. Место, слишком светлое и чистое для излишнего пафоса.
Впрочем, в этих мыслях наверняка были виноваты ассоциации.
Адлер шёл по привычной уже дороге, и воспоминания были ещё слишком свежи, чтобы оставлять его равнодушным. Он по-прежнему выглядел отстранённым, по-прежнему спокойно шагал вперёд, чуть опираясь на трость, по-прежнему ровно дышал, но шипы от роз впивались ладонь явно сильнее, чем было положено.
Бергман остановился напротив ничем не примечательного на фоне остальных надгробия из чёрного габбро. Оно было совсем простым, обычный прямоугольник с именем и датами, и ничего больше, не было даже фотографии. Оно выглядело громоздким и даже грубым, совсем неподходящим Ноэлю, но потом Адлер осторожно опустился на одно колено и положил на чёрный неприступный камень белоснежные розы с прекрасными тугими бутонами, которые вот-вот должны были распуститься. Бергману нравился этот контраст, делающий картину изящной и завершённой, нравилось приносить в жертву Дюмарье что-то настолько живое и великолепное в своей природной красоте.
Адлер знал, что это звучало ужасно глупо, но именно такие романтичные глупости на секунду могли приблизить его к Ноэлю. Только здесь, только в такие моменты он позволял себе быть слабым, и плевать, что за спиной тихо, презрительно фыркал Тьери.
— Я сейчас расплачусь, — ехидно заметил Дюжарден, сложив руки на груди, но немец его не слышал.
Бергман, стоя напротив надгробия, освещённый алыми лучами заходящего солнца, вспоминал как шёл рядом с чёрным гробом, последним пристанищем Дюмарье, как ловил на себе сочувственные взгляды носильщиков, ведь он один провожал Ноэля в последний путь. И некому было разделить с ним боль его потери. Но как иначе? За все эти годы Дюмарье так и не нашёл друзей, утверждая, что кроме Адлера ему никто не нужен. Позвонить Манди? Бергман бы ни за что этого не сделал. Сообщить Тьери? Смешно.
Они жили вдвоём, никого не пуская в свой маленький мир, и так должно было оставаться до самого конца. Пока последняя горсть земли не упала на его могилу.
Бергман поджал губы и нахмурился, пытаясь не углубляться в прошлое, но оно уже захватило его воображение. Он помнил, как они сидели в гостиной и, кажется, говорили о чём-то за бутылкой вина, когда Дюмарье вдруг соскользнул с дивана, хватаясь за грудь. Он помнил, как мгновенно пришло осознание — уже слишком поздно, и ему ничем не помочь. Он помнил, как Ноэль, превозмогая ужасную боль смог ему улыбнуться, и улыбка вышла почти виноватой, будто он извинялся за то, что так внезапно бросал Адлера одного, за то, что не успел попрощаться, за то, что ему не хватило сил прошептать в последний раз: «Je t'aime». Он помнил, как наклонился и прижался губами к холодеющим уже пальцам.
Он помнил, как после, стоя над свежей могилой, вдыхал тёплый и влажный запах вскопанной земли и жалел только об одном — что давным-давно разучился плакать.
— Только не рыдай, ладно? — резко произнёс Тьери, пытаясь избавиться от навязчивого ощущения, будто стал свидетелем чего-то слишком интимного.
— Скажи, Тьери, — обернулся к нему Адлер, который выглядел всё таким же спокойным, будто они прогуливались по парку, а не стояли посреди кладбища, на которое постепенно опускались вечерние сумерки. Луна пряталась где-то за облаками. — Скажи, какого это — знать, что твоя следующая смерть будет последней?
Дюжарден поднял взгляд буквально на секунду и тут же его отвёл, но этого мгновения хватило, чтобы Бергман увидел ответ — в глубине зрачков француза таился страх.
— Не знаю, не думал об этом, — небрежно бросил он, засовывая руки в карманы и ёжась от ставшего прохладным ветра. — Какая к чёрту разница? В этом мире просто станет на одного неподражаемого шпиона меньше, — Тьери попытался усмехнуться, но получилось у него плохо, однако Адлер услужливо сделал вид, что не заметил, как Дюжарден начал нервничать.
— Ты смеялся надо мной сегодня, потому что тебе страшно, не так ли? — Бергман так любил говорить Тьери то, что тот не хотел слышать. — Ты не хочешь думать о том, что однажды у тебя появятся более глубокие морщины, что у тебя будет болеть спина, что, возможно, ты оглохнешь к семидесяти годам — какой слух может выдержать шум стольких взрывов и выстрелов и не пострадать? Может, у тебя будет склероз, геморрой, Альцгеймер. Да что угодно, — Адлер усмехнулся, и усмешка эта вышла слишком горькой. — Тебе не всегда будет тридцать, и времени не так много, как может показаться на первый взгляд. А потом, когда всё это закончится, когда прервётся твоё в высшей степени бессмысленное существование, не будет этого мерзкого покалывания во всём теле, не будет кружиться голова, ты не очнёшься в знакомой комнате респауна. Потому что её больше нет, — Бергман ни за что не смог бы ответить, почему он говорил всё это. Возможно, потому что ему самому тоже всё ещё было немного страшно? — И там, за гранью, тоже ничего нет. Ни рая, ни ада, ни чистилища. Никакого потустороннего мира.
Адлер перевёл взгляд на надгробие, тяжело и молчаливо возвышавшееся рядом, и закончил тихо и задумчиво:
— Нас ждёт только забвение.
Тьери смотрел на Бергмана, и глаза его были такими, как когда-то в Mann.Co, когда, глядя в них, Адлер испытал впервые извращённую, почти садистскую нежность к Дюжардену — это были глаза загнанного зверя. Нервно вытряхнув себе сигарету и закурив, француз кашлянул и сказал единственное, что могло позволить ему не отвечать на этот пугающий чуть не до дрожи монолог:
— У тебя наверняка уже начались серьёзные проблемы с головой, Бергман. Может, у тебя маразм? Я слышал, со стариками такое случается.
Адлер покачал головой и тихо рассмеялся.
— Хорошо, что я этого уже не увижу. В моей памяти ты навсегда останешься молодым, — «...а вместе с тобой и Ноэль», — мысленно добавил Бергман и, подняв глаза на Дюжардена, улыбнулся ему неожиданно светло и открыто.
— Прощай, Тьери. Мы больше никогда не увидимся. И я больше не буду скучать.
Как и в прошлый раз, тогда, в сквере, француз ничего не ответил. Только проводил взглядом прихрамывающую фигуру Адлера, пока тот не растворился в медленно сгущающейся темноте, бросил окурок и, вдавив его ботинком в землю, вдруг с силой пнул надгробие, тут же взвыв от боли.
— Чтоб тебя!
Чёртов фриц, чёртов Ноэль, чёртов Париж и чёртов Сан-Бриё! Он ведь чувствовал, что не стоит возвращаться на Родину, что он не найдёт здесь ничего хорошего.
Луна выглянула из-за облаков, бледно освещая единственную живую душу на кладбище, холодный ветер забрался под рубашку, заставляя сжаться в попытке сохранить тепло, а надгробия равнодушно высились со всех сторон, и Дюжардену казалось в темноте, будто они сжимают вокруг него своё кольцо, подбираясь всё ближе.
Никогда ещё Тьери не чувствовал себя настолько смертным и настолько одиноким.

06-09.05.2014

@темы: Дрочить и плакать

---

А мне песня и голос прекрасной Кончиты понравились.
И плевать на бороду, он очарователен и, прежде всего, он человек.

По России вообще паноптикум какой-то начался. Слушать тошно.

---

#кирпичи

- У тебя лицо, как у напуганной белочки, что ты там смотришь?
- Outlast: Whistleblower...

Дополнение к Аутласту реально заставило меня заикаться.

---

И тут у меня тоже ВСТАЛ И ПОШЁЛ

06.05.2014 в 11:53

Пишет  Чарльз Бровьер:

вообще, я изначально была не рада этой хурме
но щас посмотрела трейлер и У МЕНЯ ВСТАЛ И ПОШЕЛ

@темы: Дрочить и плакать

---

Вот этот момент в 2.10 вынес меня окончательно

Потому что только слэш, только хардкор, детки.

Пишет  КЁШ ПЕРЕДАСТ:

03.05.2014 в 19:20

URL комментария

---

#работа

Мы тут совсем на работе охуели.
Ну, хотя бы на выхах работать не заставляют.
Приходите в Буку, у нас тут всё во имя Сатаны.

Фраза дня: "Хочешь поиграть? Ебашь до потери сознания и ненавидь всё сущее, блеать"

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Меня осалил  TheOutsider

Суть:
нужно выбрать 7 песен, которые тебе очень-очень нравятся в данный момент времени. озвучить список публике отдельным постом и выбрать 7 жертв. а жертвы отписываются у себя точно так же.



Осалил:
 .Misery
 злобный пёс
 adept-1
 kris_stein
 Corvo Attano
 Alhonar
 AniSkywalker

@темы: #нуяжеидиот

---

Поиски именно ТЕБЯ (Мск)

Наш HeadHunter потеряла нюх и прикрыла вакансии на майские, но меж тем нам все еще нужен тестер. Так что акция "В GameDev через постель" продолжается.

Мы ищем тебя, задрот, болеющий страстью к компьтерным играм. Нам нужно, чтобы ты много играл, играл во все, вне сна, во сне и во сне во сне. И в туалете на мобилке. Мог собрать комп, поставить винду и сделать это 5 раз подряд. Любишь играть в маджонг, нет, это нас не волнует, будешь!

Условия труда рабские, коллектив злой, оформляем по ТК РФ.
http://hh.ru/vacancy/10370189

---

#рабочее

Разговор начальника и коллеги.
И так каждый день во имя Сотоны рабочие часы проходят.

---

плакал

Всё чаще плачу над... Просто над тем, какой я упоротый дебил.

@темы: Дрочить и плакать, #нуяжеидиот

---

#настроение

Получил достижение в Титанфоле "Какой пилот?" за пятерых раздавленных титаном пилотов.

Продолжаю считать себя нубом и рефлексировать по пустякам.
И таки я перечитал наш с Крисом отыгрыш.... Почти весь.
#ебалиплакал

@темы: #нуяжеидиот

---

#титанфолл

Сам написал, сам упоролся. Сам пошутил - сам посмеялся.
Могу. Умею. Практикую. Если кому-то приглянётся, я продолжу.
Знакомьтесь!

Описание персонажей

Дейв "Пибоди" Грэгсон. Пилот титана типа "Атлас", штурмовик, работает на корпорацию уже в течение пяти лет. Своего титана зовёт Марти, как бы очеловечивая машину и сравнивая её с товарищем по команде. Любит виски, джаз и скрип хромированного металла. К войне на Фронтире относится скептически, просто выполняя свою работу и не отягощая себя такими понятиями, как "долг" и "патриотизм". Прекрасно ориентируется на местности и легко обращается с реактивным ранцем, кладя большой и толстый на гравитацию. Но до его живого напарника (не Марти) ему ещё далеко.

Пилот титана артиллерийского типа "Страйдер" - Доминик "Призрак" Дюжарден. Унаследовал фамилию от другого моего персонажа, знающие поймут. Юркий и незаметный снайпер, использующий своего титана, как приманку, не заботясь о механиках, которые потом машину будут чинить. Пилот, но не отличился особыми навыками в управлении своим титаном. Француз, обожает пошлые шуточки и бурбон "Джим Бим", который временами пьёт вместе с Дейвом и Бадди - тяжеловесом-штурмовиком из их колонны. Прирождённый акробат - между крыш Доминик летает быстро и незаметно, легко находя себе место для "гнезда". Считает, что обладает феноменальной удачливостью - в него много раз попадали пули, но никогда - смертельно.

Название: Смерти вопреки
Фендом: TITANFALL
Автор:  .your digital killer
Персонажи: Штурмовик/Снайпер
Жанр: Слэш
Рейтинг: PG - 13
Предупреждение: ОМП
Описание: Иногда на войне забываешь о том, ради чего конкретно ты сражаешься. Ополчение пытается освободить свою территорию от захватчиков. А IMC?

Listen or download Miracle Of Sound Man And Machine for free on Pleer

На самом деле в Городе Ангелов не так уж и плохо. Несмотря на военное положение, стены, разделившие родных и близких, и возведённые громады аванпостов, пилоты не чувствуют давления со стороны мирного населения и радушно принимаются в любом питейном заведении. Бойцы IMC, измождённые, раненые, уставшие - они бредут по полупустым улицам, отражаются в зеркальных стенах небоскрёбов, смеются, улыбаются, напиваются. Но Дейв Грэгсон, пилот четвёртой эскадрильи Титанов IMC, предпочитает пить в одиночестве, заливая алкоголем своё никчёмное пропащее прошлое, и общаться с ИИ "Атласа", иногда задавая ему слишком глупые вопросы, которые не требуют ответов. Дейву недавно исполнилось тридцать пять лет - благо, никто не вспомнил про это знаменательное событие, - и он считал себя абсолютно самодостаточным человеком, который довольствуется малым и большего не просит. Побитый войной на Фронтире, с кожей, усеянной сеткой шрамов, которые напоминали ему о том, что было до всего этого дерьма с Ополчением, сегодня мистер Грэгсон оплакивал свою безвременно ушедшую юность, в которой он оставил все свои надежды на то, что ему удастся завести семью, апартаменты в "Шпиле" и высокооплачиваемую работу в капсульном офисе IMC. Наверное, это к лучшему. Раньше ему хотелось простого и приземлённого существования, а теперь он, как никак, пилот "Атласа", который пережил уже не одну вылазку на Фронтир.
Сидя на руке титана в пустом ангаре, Дейв самозабвенно прикладывался к своей армейской фляжке и, то и дело задумчиво проводя рукой по небритому подбородку,разбирал интерактивные записи в своём дневнике. Столько всего пролетало у него перед глазами... Столько событий, звучащих выстрелами где-то на задворках памяти. Его первый десант, его первый титан, его первая награда за отвагу. Его отряд, который раньше состоял из двенадцати пилотов. Сейчас в живых осталось шесть... Поразительно, но Грэгсона всё чаще заставляет передёргивать бесцветный голос ИИ титана, говорящий, что "Погиб дружественный пилот". Ведь кроме этих ребят у него, по сути, никого не осталось.
- Внимание. На корпусе титана обнаружен чип союзника... - внезапно оживился "Атлас", повернув громадную голову в сторону Дейва.
Кого могло притащить сюда в такое время?
- Bonjour, Марти! - Грэг не стал оборачиваться, узнав голос товарища, который взобрался на загривок "Атласу" и заглянул прямо в его инфракрасный глаз. - Comment ça va? (Как дела?)
Титан, обделённый эмоциями, осторожно опустил своего пилота на землю и, сканируя сидящего на себе незваного гостя, ровным голосом выдал:
- Пилот четвёртой эскадрильи "Дельта" Доминик Дюжарден... - "Атлас" сделал паузу, обрабатывая информацию и обращаясь к Дейву. - Что прикажете делать?
- Аккуратно подвесь его под потолок... - Грэгсон легкомысленно махнул рукой и, поправив бинты на боку, отвернулся, делая большой глоток виски.
- Эй-эй! Arrête! - завопил Доминик, когда титан послушно, не принимая возражений, потянулся к нему рукой и ловко, но бережно ухватил за талию. - Опусти меня, Марти! Дейв! Дейв!
Невыносимый. Сжав пальцами переносицу, мужчина остановился и, дав команду "Атласу" поставить пойманную цель на пол, посмотрел на француза со смесью лёгкого раздражения и досады. Доминик являлся снайпером в их отряде. Дерзкий, не слишком сообразительный, но зато ловкий и меткий, этот хитрец умудрялся располагать к себе и бесить одновременно. Он постоянно болтал без умолку, заставляя Дейва буквально слышать, как трескаются и горят его терпение и мозги.
Однако... Только Дюжардена Грэг рискнул назвать своим другом. Остальные могли его выслушать, могли прикрыть спину в бою, но поддержать в трудную минуту - никогда. Француз скрашивал его одиночество, превращал рутину в праздник, не забывал про дни рождения и навязчиво досаждал в бою, то и дело цепляясь за корпус "Атласа" и путешествуя верхом. А ещё эта его привычка называть титана по имени... Словно он воспринимал его как-то иначе.
Оказавшись на земле, француз отряхнулся, показал чужому титану два большим пальца и, бросив недовольный, но тёплый взгляд на Дейва, решительно подошёл к нему ближе.
- Bonjour, chère. Опять напиваешься в одиночестве? - голубоглазый француз отсалютовал старшему по званию и мотнул головой назад, скидывая с затылка капюшон. Волосы у Доминика на этот раз были не чёрного, а почти серого цвета - для некоторых прелести химических лабораторий Города Ангелов считались почти необходимой привилегией.
- Уже собираюсь уходить. Ты по делу или просто поболтать? - американец в такие моменты ненавидел пустые разговоры, поэтому отделаться от Дюжардена хотелось как можно быстрее. Но у снайпера, судя по всему, были иные воззрения на этот счёт.
- Поболтать, конечно же. Пока нас не выбросили куда-нибудь в самое пекло. К тому же, тебе недавно стукнуло тридцать шесть, а ты даже не проставился…
- Вообще-то тридцать пять, Доминик. - Совершенно не обратив внимания на глумливую ухмылку товарища, поправил его Дейв. - Если хочешь выпить, то я - не лучшая кандидатура.
- Да брось! - этот мерзкий французский акцент порой доводил Грэгсона до помешательства. - Пропустим по стаканчику, обсудим последние новости. Тебе давно пора выбраться из своей капсулы и развеяться, а то заржавеешь.
Ага, конечно.
Пибоди вежливо улыбнулся и, хлопнув ладонью по спине Доминика, пошёл в сторону бараков, неопределённо выдыхая в пространство:
- Заржаветь может твой Страйдер, если ты продолжишь полагаться только на собственную удачливость… - нисколько не удивившись тому, что Дюжарден последовал за ним, Грэгсон закатил глаза. - Дай мне побыть в одиночестве.
- Одиночество - для сильных духом, но выпивка - по расписанию.
Убедившись, что “Атлас” благополучно ушёл в спящий режим, не обнаружив пилота в зоне приёма чипа, Дейв завернул за угол и, сунув в руки Доминика фляжку, махнул рукой легкомысленно. Если француз столь непреклонен, можно на время проигнорировать свои воззрения на субординацию.
- Только не как в прошлый раз, ладно? - попросил он, открывая дверь в свою комнату. - А то я не сумел объяснить командиру, почему на моём снаряжении перестало хватать нескольких креплений.
- Я был пьян, ты тоже - чего тут объяснять? - Дюжарден залетел в помещение, словно к себе домой и, мельком глянув на разобранный реактивный ранец, отпил из фляжки. Поморщившись от мерзкого привкуса, привыкший к более мягким напиткам француз вернул виски владельцу.
- Гадость какая. Как ты это пьёшь?
- Солдат не гнушается крепкого алкоголя. Повышается выносливость и меткость… - ответил Дейв и, сев на кровать, поманил к себе Дюжардена. Оказавшись в закрытом пространстве вдали от следящих камер и устройств прослушки персонала, он позволил себе вспомнить, что именно иногда связывало их в трудную минуту. Не выпивка, не разговоры, не пустое молчание, а нечто сродни библейскому грехопадению. Их маленький секрет, скрываемый под несколькими слоями маскировки и натянутых улыбок.
- Дейв… Я не в настроении.
Какая разница, сколько времени прошло с момента начала этой войны.
- Ты хотел выпить, я прошу об одолжении. Всё честно, Доминик.
В Городе Ангелов и не такое происходит за закрытыми дверями. Самым большим своим достижением Грэгсон считал отсутствие платы за отличие от большинства. И какая разница, что пить - горький виски или чужую близость.
- На последнем задании ты тащил раненого меня до Страйдера… - не узнавал свой тихий голос Пибоди, когда француз оказался рядом и сел к штурмовику на бёдра. - Ты говорил, что Ополчение заняло опорный пункт, что объявлена эвакуация, а я рвался в бой, как умалишённый. А потом… Потом ты сказал что-то по-французски, затаскивая меня в кабину титана. Что это было, Доминик?
Отбрасывая в сторону свою куртку с капюшоном, Дюжарден недовольно посмотрел на американца и покачал головой.
- Тебе нужно меньше пить, Дейв. Давай ты просто поспишь, а я посижу рядом. В госпитале, помнится, тебе понравилась такая практика. Мол, излечивает от посттравматики, заставляет задуматься и прочее говно.
- Доминик… - перехватив руку снайпера, Грэгсон ткнулся лбом в его плечо и вздохнул. Он вспомнил, как, залитый кровью погибшего товарища, в первый раз познакомился с Дюжарденом. Тогда в полнейшей тишине снайпер помог ему снять снаряжение, затащил в душ и, точно также недовольно ворча, втащил в камеру регенерационного блока.
- Ложись. А то словишь пулю сразу после высадки или не успеешь катапультироваться из “Атласа”. И кто тогда скрасит мои серые будни? - толкнув американца на кровать и упав рядом, Дюжарден тяжело вздохнул, прикрывая глаза.
В Городе Ангелов тяжело услышать настоящую тишину из-за работающих реакторов, людского гомона и редких выстрелов…
- Тогда я сказал…
...Но сейчас Дейву действительно казалось, что они находятся в вакуумной пустоте.
- Si on vit sans but, on mourra pour rien.
Посмотрев на Доминика с пьяным досадливым блеском в чёрных глазах, пилот судорожно вздохнул, требуя перевод. Но Дюжарден слишком любил драматичные паузы. Когда терпения уже не хватало, штурмовик подумал заполнить эту гнетущую пустоту потоком бранных фраз, но внезапно снайпер снова заговорил:
- Если ты не живешь для чего-то, ты умрешь ни за что.
И для чего же он жил? Грэгсон перевёл взгляд на хромированный потолок капсулы и глубоко вздохнул. Наверное, для незабываемого чувства собственной значимости. Противно.
- Значит, в тот момент я бы умер ни за что? - спросил Дейв после паузы.
- В тот момент ты умер бы, так и не узнав, ради чего сражаешься. А это ощущение гораздо хуже, поверь мне.
- Неприятный опыт? - Грэгсон иронично улыбнулся, сжимая руку Призрака.
- Нет. Принцип солдата. Ведь дело не в патриотизме и не в уставе корпорации. Эта херня уже давно никого не интересует… - убрав коммуникатор на прикроватную тумбу, Дюжарден поморщился.
- А в чём же тогда дело? - недоумённо спросил Грэгсон, уже заранее понимая, что, возможно, не получит адекватного ответа, потому что француз уже перегорел болтать. Как спичка, которая вспыхивает и быстро гаснет.
- В гордости, приятель. В гордости. Эта сучка всегда заставляет задуматься о мотивации. А на войне мотивация должна быть одна - убей или будь убитым.
- Добей или добьют тебя.
И пилоты снова замолчали. Ощутив, как постепенно накатывает сонливость, Дейв Грэгсон впервые за долгое время задумался о смысле этой войны. О синергии человека и большой машины. И о том, что будет делать дальше, когда ему стукнет, например, сорок лет.
- Тридцать пять - крутой возраст, Дейв… - озвучил внезапно его мысли Доминик. - Не профукай его.
- Предлагаешь жениться и завести семью? - ехидно и сонно отозвался Пибоди.
- Нет, просто не погибни, блять. А всё остальное приложится.
Ага. Конечно.

@темы: Игровое, Дрочить и плакать, Фикрайтерская шиза, Фанфики