27.11.2015 в 18:21
Пишет kris_stein:№411.
приехал на работу, чтобы написать фик.
у нас это норма.
так вот пока писал, меня разорвало на миллиард маленьких пылающих крисов.
это не было запланировано, просто по дороге на работу я неосторожно подумал.
ехал в метро, писал, полагал, что это будет просто баловство.
так и вышло.
только баловство размером с маленький атомный взрыв.
в общем. не будем тянуть.
Габриэль/Даниэль
альтернативный финал.
прости, киллер, если я сделал с Варгасом что-то не так, ноя художник я так вижу так получилось
для .digital killer если он меня за это не покарает, Corvo Attano и всех тех, кто знает, кто такие эти ребята.
...— Габриэль... Габриэль, прекра...
Марлоу упирается ладонями в грудь Варгаса, пытаясь отстранить его от себя, но это всегда невероятно тяжело, и не потому что Варгас больше и сильнее, а потому что бороться с собой и своими желаниями почти невозможно под напором настойчивых поцелуев.
— Подожди, — получается совсем неуверенно из-за попыток восстановить дыхание, и Варгас не слушает. Он прижимает Даниэля к стене спальни, — нет бы добраться до кровати, — обнимает левой рукой за талию и целует нежную кожу за ухом. Знает, что это лишает Марлоу воли и здравого смысла.
Священник сжимает в пальцах ткань жилетки Хантера и жмурится, пытаясь игнорировать пробегающую по телу дрожь возбуждения. Надо было ему родиться таким чувствительным и отзывчивым.
— Хватит, — в голосе Даниэля мелькают умоляющие нотки, но и это не действует. Чуть шершавые губы целуют открытую шею, пальцы проникают под рубашку и гладят немного грубо, поднимаются вверх по рёбрам, и Даниэль выдыхает судорожно, уже готовый сдаться. Сознание затуманено вожделением, руки сами собой расстёгивают пуговицы чужой одежды, пока не натыкаются на небольшой деревянный крестик.
Почти год прошёл, а всё ещё носит.
Даниэль мгновенно приходит в чувство, хмурится и говорит твёрдо:
— Варгас, нет, — таким голосом бросают команду «фу» дворовой собаке. И только это с Варгасом и работает.
Охотник замирает, медленно убирает руку от горячей груди Даниэля, упирается ею в стену и поднимает недовольный взгляд. С тех пор, как один глаз у него всегда закрыт чёрной повязкой, выглядеть в три раза мрачнее обычного ему не составляет труда.
— Почему?
Почти без вопросительной интонации это «почему», тяжёлое, падает между ними словно камень в пустой колодец.
— Потому что скоро Рождество.
Брови Габриэля ползут вверх, молчаливо требуя более подробного объяснения.
— Пост, — Марлоу горестно вздыхает. Казалось бы, сколько времени они уже вместе, Хантер мог бы научиться улавливать связь, но нет, это всё ещё не очевидно. — Я должен воздерживаться хотя бы во время поста.
— В прошлом году это не было проблемой, — хмыкает Варгас, но послушно отстраняется под давлением узкой ладони.
— В прошлом году в это время я каждый вечер засыпал с мыслью, что могу умереть на следующий день. Что, конечно, должно было наоборот подтолкнуть меня к ещё более усердному соблюдению заповедей, но… — Даниэль качает головой, отгоняя от себя образы прошлого. — Не будем об этом.
Марлоу поправляет рубашку, всё ещё ощущая тающие следы прикосновений, и думает, что это будет нелегко. Для него. А для Варгаса, должно быть, просто невыносимо.
Прошлый год был слишком страшным и сумбурным, чтобы у священника оставались силы на соблюдение постов по всем правилам, как бы стыдно ни было это признавать. Даже после того, как они оказались в Лондоне, вдали от чудовищ и бесконечной войны, пока Хантер проходил реабилитацию, Даниэль не мог ему ни в чём отказать. И не хотел, воспринимая это время, свободное от запретов, как награду за страдания.
Но теперь он не может себе такого позволить.
Ни себе, ни Габриэлю.
Охотник, заметно помрачневший, молча расстёгивает жилетку, и по нему невозможно понять, что он обо всём этом думает.
— Давай помогу, — Даниэль подходит к Варгасу и с немного виноватым видом берётся за пуговицы. В этом нет необходимости, Хантер давно уже научился управлять левой рукой так же хорошо, как и правой когда-то, но давняя привычка осталась. И священнику просто нравится это делать.
Хотя сейчас наблюдать, как светлая ткань рубашки расходится в стороны, обнажая покрытый следами сражений рельефный торс, это серьёзное испытание. Марлоу вздыхает едва слышно, борясь с желанием прильнуть к Габриэлю, прижаться губами к белому росчерку шрама под ключицей, и подталкивает охотника к стулу.
— Садись.
Пальцы Даниэля, невесомо касаясь загорелой кожи, осторожно расстёгивают крепления протеза, в то время как брови мучительно сходятся на переносице. Молчание давит, и в конце концов Марлоу сдаётся.
— Скажи что-нибудь.
— Например?
— Не знаю, — священник перемещается за спину Хантера, отстёгивает там пару креплений и, аккуратно сняв тяжёлый протез, кладёт его на стол. И возвращается к Варгасу, чтобы размять, растереть мягкими движениями ладоней оставшиеся на плечах и спине следы жёстких ремней. — Если честно, я думал, что ты станешь спорить. До Рождества ведь ещё довольно много времени.
— Кстати, да. Когда оно? — Габриэль чувствует, как на мгновение пальцы на его шее сжимаются чуть сильнее, чем нужно, и плечи охотника вздрагивают от еле сдерживаемого смеха. Он накрывает прохладную ладонь Даниэля своей и говорит с улыбкой: — Успокойся. Я буду ждать, сколько нужно.
— Даже сорок дней Великого поста? — голос Марлоу звучит ехидно, по инерции после лёгкого приступа раздражения, но все чувства уже начинают тонуть в бескрайней нежности. Хочется сжать Варгаса в объятиях до боли, но он сдерживается.
— Сорок? — вскидывается Габриэль и возмущённо поворачивается к Даниэлю, но тот берёт его за колючий подбородок и заставляет сидеть ровно. — Ты уверен, что должен все сорок дней…
— Уверен, — сурово перебивает Марлоу. — Но это будет только весной.
Под тяжкий вздох Хантера руки священника возвращаются на его спину и плечи и продолжают массировать в тишине. Они оба погружаются каждый в свои мысли, пока тонкие пальцы ласково касаются напряжённых мышц и обрубка правой руки охотника, восстанавливая кровообращение. Даниэль уже давно перестал испытывать неловкость — в тот момент, когда, поддавшись непонятному порыву, впервые поцеловал жуткий шрам. А Варгас, кажется, не испытывал её с самого начала, потому что всегда знал — его карьера закончится либо смертью, либо потерей какой-нибудь конечности.
Ладони священника мягко гладят и массируют дольше, чем нужно, и на будущие четыре недели непорочности это один из немногих доступных им видов близости.
— Габриэль, — руки Даниэля задумчиво замирают на плечах охотника, а голос звучит неуверенно и смущённо. Хантеру хочется повернуться, он любит видеть, как Марлоу смущается, но что-то его останавливает. — Если бы нам пришлось расстаться по какой-то причине, или если бы мы больше не могли… спать вместе… — пальцы священника нервно сжимаются, а щёки заливает краска, но он продолжает с усилием: — Если бы мы больше не могли заниматься любовью, я знаю, что никогда не стал бы... не смог бы делать это ни с кем другим. Потому что мне больше никто не нужен. Ни по жизни… Ни в постели, — совсем тихо говорит Даниэль и чувствует, как Варгас дёргается, чтобы развернуться или встать, но удерживает его на месте. Сердце колотится о рёбра, будто это первое признание священника, но важнее не оно, а вопрос, который за ним последует. И именно он, преследующий Даниэля уже не первую неделю, не первый месяц, заставляет так сильно нервничать.
— Но если бы я сам решил отказаться от… плотских наслаждений, навсегда, что бы ты сделал? Только, пожалуйста, будь честен. Каким бы ни был ответ, я не обижусь.
— Я не знаю, — медленно и немного растерянно говорит Варгас. Ещё год назад он мог легко пожать плечами и найти себе кого-то другого, но не теперь. — Я… заставил бы тебя отказаться от этого дурацкого решения. А если бы ты настаивал… наверно, я бы пошёл против твоей воли.
Ладони на плечах охотника вздрагивают, и долгое мгновение Хантеру кажется, что сейчас они исчезнут, и он услышит звук удаляющихся шагов, но вместо этого руки вдруг обвивают его, крепко сжимая в объятиях, а холодный нос утыкается в шею.
Даниэля переполняет такое сильное чувство болезненно-нежной любви, что не находится ни единого слова, способного его выразить. Поэтому он молча прижимается к охотнику, и Габриэль чувствует спиной, как громко и отчаянно стучит сердце священника напротив его собственного. И это заменяет им все слова.
Хантер целует запястье Даниэля, и это простое касание заставляет Марлоу прийти в себя. Он отстраняется, нехотя выпуская Варгаса из своих объятий, и проводит ладонью по лицу, будто снимая морок. Он смотрит на Габриэля и видит в его взгляде отражение собственной страсти, посаженной на поводок и рвущейся на свободу. И снова думает, что четыре недели это нестерпимо долго.
Марлоу отвлекает себя складыванием вещей в шкаф, стараясь успокоиться, настойчиво возвращаясь мыслями к грядущему светлому и священному празднику. И не смотрит, совсем не смотрит на то, как Хантер, поднявшись со стула, расстёгивает брюки. Даниэль возвращается в реальный мир, только когда Варгас говорит озадаченно:
— И что мне делать всё это время?
— Заниматься усмирением плоти? — предполагает священник.
Охотник фыркает недовольно.
— И как это делать по утрам? Я хорошо управляю левой рукой, конечно, но…
Даниэль смешно кривится, убирая брюки в шкаф, и пожимает плечами.
— Чтобы тебе было легче, я могу спать отдельно.
— Нет, — резко обрывает Хантер, но тут же усмехается. — Я вообще-то рассчитывал, что ты будешь мне помогать с этой проблемой.
— Сомневаюсь, что это должно входить в набор услуг «помощь ближнему», — священник подходит к уже усевшемуся на кровать Варгасу, и губы его растягиваются в безжалостной улыбке. — Я воздерживался много лет, уверен, и у тебя получится.
Даниэль наклоняется к охотнику, кладёт ладонь ему на шею и целомудренно целует в лоб.
— Дьявол, — ругается Хантер, понимая, что серьёзно попал, и ложится, позволяя священнику поправить на себе одеяло. — Ты скоро?
— Скоро. Спи, — тихо говорит Марлоу.
Даниэль берёт со стола чётки и опускается на колени перед распятием.
Габриэль привычно засыпает под умиротворяющий молитвенный шёпот.
URL записиприехал на работу, чтобы написать фик.
у нас это норма.
так вот пока писал, меня разорвало на миллиард маленьких пылающих крисов.
это не было запланировано, просто по дороге на работу я неосторожно подумал.
ехал в метро, писал, полагал, что это будет просто баловство.
так и вышло.
только баловство размером с маленький атомный взрыв.
в общем. не будем тянуть.
Габриэль/Даниэль
альтернативный финал.
прости, киллер, если я сделал с Варгасом что-то не так, но
для .digital killer если он меня за это не покарает, Corvo Attano и всех тех, кто знает, кто такие эти ребята.
...— Габриэль... Габриэль, прекра...
Марлоу упирается ладонями в грудь Варгаса, пытаясь отстранить его от себя, но это всегда невероятно тяжело, и не потому что Варгас больше и сильнее, а потому что бороться с собой и своими желаниями почти невозможно под напором настойчивых поцелуев.
— Подожди, — получается совсем неуверенно из-за попыток восстановить дыхание, и Варгас не слушает. Он прижимает Даниэля к стене спальни, — нет бы добраться до кровати, — обнимает левой рукой за талию и целует нежную кожу за ухом. Знает, что это лишает Марлоу воли и здравого смысла.
Священник сжимает в пальцах ткань жилетки Хантера и жмурится, пытаясь игнорировать пробегающую по телу дрожь возбуждения. Надо было ему родиться таким чувствительным и отзывчивым.
— Хватит, — в голосе Даниэля мелькают умоляющие нотки, но и это не действует. Чуть шершавые губы целуют открытую шею, пальцы проникают под рубашку и гладят немного грубо, поднимаются вверх по рёбрам, и Даниэль выдыхает судорожно, уже готовый сдаться. Сознание затуманено вожделением, руки сами собой расстёгивают пуговицы чужой одежды, пока не натыкаются на небольшой деревянный крестик.
Почти год прошёл, а всё ещё носит.
Даниэль мгновенно приходит в чувство, хмурится и говорит твёрдо:
— Варгас, нет, — таким голосом бросают команду «фу» дворовой собаке. И только это с Варгасом и работает.
Охотник замирает, медленно убирает руку от горячей груди Даниэля, упирается ею в стену и поднимает недовольный взгляд. С тех пор, как один глаз у него всегда закрыт чёрной повязкой, выглядеть в три раза мрачнее обычного ему не составляет труда.
— Почему?
Почти без вопросительной интонации это «почему», тяжёлое, падает между ними словно камень в пустой колодец.
— Потому что скоро Рождество.
Брови Габриэля ползут вверх, молчаливо требуя более подробного объяснения.
— Пост, — Марлоу горестно вздыхает. Казалось бы, сколько времени они уже вместе, Хантер мог бы научиться улавливать связь, но нет, это всё ещё не очевидно. — Я должен воздерживаться хотя бы во время поста.
— В прошлом году это не было проблемой, — хмыкает Варгас, но послушно отстраняется под давлением узкой ладони.
— В прошлом году в это время я каждый вечер засыпал с мыслью, что могу умереть на следующий день. Что, конечно, должно было наоборот подтолкнуть меня к ещё более усердному соблюдению заповедей, но… — Даниэль качает головой, отгоняя от себя образы прошлого. — Не будем об этом.
Марлоу поправляет рубашку, всё ещё ощущая тающие следы прикосновений, и думает, что это будет нелегко. Для него. А для Варгаса, должно быть, просто невыносимо.
Прошлый год был слишком страшным и сумбурным, чтобы у священника оставались силы на соблюдение постов по всем правилам, как бы стыдно ни было это признавать. Даже после того, как они оказались в Лондоне, вдали от чудовищ и бесконечной войны, пока Хантер проходил реабилитацию, Даниэль не мог ему ни в чём отказать. И не хотел, воспринимая это время, свободное от запретов, как награду за страдания.
Но теперь он не может себе такого позволить.
Ни себе, ни Габриэлю.
Охотник, заметно помрачневший, молча расстёгивает жилетку, и по нему невозможно понять, что он обо всём этом думает.
— Давай помогу, — Даниэль подходит к Варгасу и с немного виноватым видом берётся за пуговицы. В этом нет необходимости, Хантер давно уже научился управлять левой рукой так же хорошо, как и правой когда-то, но давняя привычка осталась. И священнику просто нравится это делать.
Хотя сейчас наблюдать, как светлая ткань рубашки расходится в стороны, обнажая покрытый следами сражений рельефный торс, это серьёзное испытание. Марлоу вздыхает едва слышно, борясь с желанием прильнуть к Габриэлю, прижаться губами к белому росчерку шрама под ключицей, и подталкивает охотника к стулу.
— Садись.
Пальцы Даниэля, невесомо касаясь загорелой кожи, осторожно расстёгивают крепления протеза, в то время как брови мучительно сходятся на переносице. Молчание давит, и в конце концов Марлоу сдаётся.
— Скажи что-нибудь.
— Например?
— Не знаю, — священник перемещается за спину Хантера, отстёгивает там пару креплений и, аккуратно сняв тяжёлый протез, кладёт его на стол. И возвращается к Варгасу, чтобы размять, растереть мягкими движениями ладоней оставшиеся на плечах и спине следы жёстких ремней. — Если честно, я думал, что ты станешь спорить. До Рождества ведь ещё довольно много времени.
— Кстати, да. Когда оно? — Габриэль чувствует, как на мгновение пальцы на его шее сжимаются чуть сильнее, чем нужно, и плечи охотника вздрагивают от еле сдерживаемого смеха. Он накрывает прохладную ладонь Даниэля своей и говорит с улыбкой: — Успокойся. Я буду ждать, сколько нужно.
— Даже сорок дней Великого поста? — голос Марлоу звучит ехидно, по инерции после лёгкого приступа раздражения, но все чувства уже начинают тонуть в бескрайней нежности. Хочется сжать Варгаса в объятиях до боли, но он сдерживается.
— Сорок? — вскидывается Габриэль и возмущённо поворачивается к Даниэлю, но тот берёт его за колючий подбородок и заставляет сидеть ровно. — Ты уверен, что должен все сорок дней…
— Уверен, — сурово перебивает Марлоу. — Но это будет только весной.
Под тяжкий вздох Хантера руки священника возвращаются на его спину и плечи и продолжают массировать в тишине. Они оба погружаются каждый в свои мысли, пока тонкие пальцы ласково касаются напряжённых мышц и обрубка правой руки охотника, восстанавливая кровообращение. Даниэль уже давно перестал испытывать неловкость — в тот момент, когда, поддавшись непонятному порыву, впервые поцеловал жуткий шрам. А Варгас, кажется, не испытывал её с самого начала, потому что всегда знал — его карьера закончится либо смертью, либо потерей какой-нибудь конечности.
Ладони священника мягко гладят и массируют дольше, чем нужно, и на будущие четыре недели непорочности это один из немногих доступных им видов близости.
— Габриэль, — руки Даниэля задумчиво замирают на плечах охотника, а голос звучит неуверенно и смущённо. Хантеру хочется повернуться, он любит видеть, как Марлоу смущается, но что-то его останавливает. — Если бы нам пришлось расстаться по какой-то причине, или если бы мы больше не могли… спать вместе… — пальцы священника нервно сжимаются, а щёки заливает краска, но он продолжает с усилием: — Если бы мы больше не могли заниматься любовью, я знаю, что никогда не стал бы... не смог бы делать это ни с кем другим. Потому что мне больше никто не нужен. Ни по жизни… Ни в постели, — совсем тихо говорит Даниэль и чувствует, как Варгас дёргается, чтобы развернуться или встать, но удерживает его на месте. Сердце колотится о рёбра, будто это первое признание священника, но важнее не оно, а вопрос, который за ним последует. И именно он, преследующий Даниэля уже не первую неделю, не первый месяц, заставляет так сильно нервничать.
— Но если бы я сам решил отказаться от… плотских наслаждений, навсегда, что бы ты сделал? Только, пожалуйста, будь честен. Каким бы ни был ответ, я не обижусь.
— Я не знаю, — медленно и немного растерянно говорит Варгас. Ещё год назад он мог легко пожать плечами и найти себе кого-то другого, но не теперь. — Я… заставил бы тебя отказаться от этого дурацкого решения. А если бы ты настаивал… наверно, я бы пошёл против твоей воли.
Ладони на плечах охотника вздрагивают, и долгое мгновение Хантеру кажется, что сейчас они исчезнут, и он услышит звук удаляющихся шагов, но вместо этого руки вдруг обвивают его, крепко сжимая в объятиях, а холодный нос утыкается в шею.
Даниэля переполняет такое сильное чувство болезненно-нежной любви, что не находится ни единого слова, способного его выразить. Поэтому он молча прижимается к охотнику, и Габриэль чувствует спиной, как громко и отчаянно стучит сердце священника напротив его собственного. И это заменяет им все слова.
Хантер целует запястье Даниэля, и это простое касание заставляет Марлоу прийти в себя. Он отстраняется, нехотя выпуская Варгаса из своих объятий, и проводит ладонью по лицу, будто снимая морок. Он смотрит на Габриэля и видит в его взгляде отражение собственной страсти, посаженной на поводок и рвущейся на свободу. И снова думает, что четыре недели это нестерпимо долго.
Марлоу отвлекает себя складыванием вещей в шкаф, стараясь успокоиться, настойчиво возвращаясь мыслями к грядущему светлому и священному празднику. И не смотрит, совсем не смотрит на то, как Хантер, поднявшись со стула, расстёгивает брюки. Даниэль возвращается в реальный мир, только когда Варгас говорит озадаченно:
— И что мне делать всё это время?
— Заниматься усмирением плоти? — предполагает священник.
Охотник фыркает недовольно.
— И как это делать по утрам? Я хорошо управляю левой рукой, конечно, но…
Даниэль смешно кривится, убирая брюки в шкаф, и пожимает плечами.
— Чтобы тебе было легче, я могу спать отдельно.
— Нет, — резко обрывает Хантер, но тут же усмехается. — Я вообще-то рассчитывал, что ты будешь мне помогать с этой проблемой.
— Сомневаюсь, что это должно входить в набор услуг «помощь ближнему», — священник подходит к уже усевшемуся на кровать Варгасу, и губы его растягиваются в безжалостной улыбке. — Я воздерживался много лет, уверен, и у тебя получится.
Даниэль наклоняется к охотнику, кладёт ладонь ему на шею и целомудренно целует в лоб.
— Дьявол, — ругается Хантер, понимая, что серьёзно попал, и ложится, позволяя священнику поправить на себе одеяло. — Ты скоро?
— Скоро. Спи, — тихо говорит Марлоу.
Даниэль берёт со стола чётки и опускается на колени перед распятием.
Габриэль привычно засыпает под умиротворяющий молитвенный шёпот.
27.11.2015