“So, you’re saying you want to leave a bullet in you? S’fine by me. Was trying to be nice, but that hasn’t gotten me far.”
Я не знаю, что это и зачем.
Но посвящено kris_stein и всем тем, кто в курсе.
Просто... Ну, я просто перепил и перекурил, наверное.
читать дальше— В сумраке ночи… Идёт шагом ровным…
Собирая остатки самообладания и пытаясь не молчать, чтобы приостановить безумие, Даниэль идёт по пустующим улицам Ярнама, волоча за собой огромное и впервые непомерно тяжёлое колесо мастера Логариуса. На небе багровым оком за ним наблюдает кровавая луна, следит за каждым его шагом сквозь пелену иллюзии паучихи Ром, и охотник Церкви молится, чтобы сегодня удача и Великие благоволили ему. Он охотится. Послушник Марлоу ищет свою жертву, что видится ему красным всполохом на фоне непроглядной черноты.
— Обагренный кровью, в рассудке полном…
Одеяния Палача светятся в темноте, только дурак может надеть подобное одеяние в самый разгар охоты, но вера Даниэля в их дело сильна. Она ведёт его, направляет его руку с мушкетом, она позволяет ему держаться в сознании, пока по венам течёт священная кровь Великих.
— Гордый охотник… Церкви.
В мёртвой тишине раздаются быстрые шаги — Даниэль слышит их в переулке и решительно закидывает колесо на плечо. Любая угроза будет устранена в эту кровавую ночь. Даже та, что угрозой не является. Будь то обезумевший еретик или охотник, впавший в неистовство, напившись священной кровью.
— Чудовища — это проклятие.
Марлоу влетает в переулок, делает замах и с липким звуком разносит голову заражённому Карой Зверя, даже не морщась от крови, что брызжет ему в лицо. Пахнет помоями и гнилью. Труп медленно оседает на брусчатку и падает под ноги Даниэлю, марая полы одеяния. Переступая через жертву, церковник раскручивает колесо — это не поможет отчистить его от плоти и осколков размозжённого черепа, но хотя бы придаст видимость рабочего инструмента. От дерева тоже пахнет… гнилью.
— А проклятие — это оковы.
Вдалеке гаркает ворон. Тучи сгущаются над Соборным округом, готовые излить на проклятый народ холодный дождь, что смоет кровь с мостовых. Палач идёт дальше. К фонтану, через площадь… Будто бы хочет найти свою одну единственную жертву, что ходит где-то рядом, наперерез его патрулю.
— Только ты…
— Настоящее оружие церкви?
Марлоу останавливается у ворот, ведущих к Главному Собору. Руки его начинают мелко подрагивать, ноги не слушаются, а ноздри невольно втягивают воздух. Где-то рядом этот кто-то… Кто-то такой же, как он. Но предавший Церковь.
Нечистокровный охотник.
Даниэль медленно оборачивается и роняет колесо на землю, поддерживая его за железную ручку. Перед ним стоит, будто призрак, чёрный ворон, чьи одежды украшает оперение иссиня-чёрных мутировавших птиц. Вооружённый клинками милосердия, он ожидает реакции на своё внезапное появление и небрежно стряхивает с лезвий свежую сладкую проклятую кровь.
Охотник на охотников.
— Габриэль…
Марлоу когда-то знал этого человека. Когда ещё был простым паломником, впервые вкусившим древнюю кровь. Он улыбался ему. Он был добр. А затем Ярнам погрузился в Кошмар, и Палачи, проклятые вечной охотой на Нечистокровных, перестали сотрудничать с внешним миром.
С теми, кто чувствовал безумие.
— Ворон пришёл забрать мою душу? — усмехается Даниэль. — Отправить меня к Великим?
Как они решают, какой охотник не заслуживает жизни? Как эти твари, облачённые в перья, находят нужную цель? Марлоу прикрывает глаза и медленно выдыхает. Габриэль… Как он находит его раз за разом из сна в сон?
— Великие не заберут тебя к себе. Охотник должен охотиться на чудовищ. Но не убивать тех, кто беззащитен и чудовищем не является.
Палач быстро прикидывает свои шансы и делает шаг навстречу. Он вспоминает, как обнимал Габриэля ночами. Как помогал ему свыкнуться с переливанием Древней Крови. Как поощрял его стремление приблизиться к Великим. А что сейчас? Кем стал его бессмертный охотник Церкви?
— Я убиваю тех, кто свернул не туда, Даниэль… — кожаные сапоги скрипят при каждом шаге.
— Но я на верном пути… — парирует Марлоу.
— Не мне решать. Всё уже давно решили за тебя.
Клинки разрезают воздух с визгом и сталкиваются с тяжёлым колесом. Палач достаёт мушкет и стреляет, но ворон уворачивается и с лёгкостью пробивает оборону, почти доставая клинками до обагрённого одеяния. Развернув оружие, Даниэль размашистым ударом пытается оттолкнуть от себя противника, но тот отпрыгивает и снова нападает, не давая охотнику повернуться. В темноте клинки отражают свет луны — Марлоу думает, что когда-то это казалось красивым. Когда рассвет не был мифом… Когда небесное ночное светило не опускалось так низко. Когда ничто не давило на череп чарующими звуками…
Кап-кап-кап.
Клинки снова свистят почти рядом с ухом. Палач бросается в наступление, понимая, что выносливость у Габриэля не бесконечная, и раскручивает колесо для дробящего удара, но…
Противник успевает увернуться. Снова.
Их танец под луной продолжается вплоть до того момента, как выдыхаются оба. Даниэль спотыкается, падает, роняет оружие и стреляет вслепую, прекрасно осознавая, что его красный фантом, его охотник, он сможет уйти от выстрела. Чёрные перья летят во все стороны и осыпаются рядом, укрывая Марлоу от луны, клинок щёлкает в руках хозяина и легко проникает в бренную плоть Палача, не давая тому даже надежды на то, чтобы выжить.
Чтобы опомниться. Чтобы сквозь боль разглядеть под старой треуголкой родное и до одури знакомое лицо.
— Ты говорил… — Марлоу хватается за лезвие клинка, будто пытаясь вытащить его из себя. — Говорил, что… Будешь на моей стороне.
Габриэль опускается на колени рядом и смотрит так пристально, так знакомо, что дыхание перекрывают рыдания. Но гордый охотник молчит. Он умирает. И осознаёт, что будет умирать снова и снова, пока этот Кошмар не закончится.
— Говорил, что… — Даниэль стирает кровь с губ и насаживается на клинок под самой гарды, роняя голову прямо на ворох чёрных перьев. — Говорил, что не бросишь меня… Даже на пороге безумия.
— Знаешь, почему этот меч называют клинком Милосердия?
Марлоу чувствует, как его обнимают. Не дают умереть в одиночестве. Как безумие само собой отступает на время, чтобы перед болезненным пробуждением снова атаковать и без того уставший мозг. Только мгновение смерти, только оно способно прояснить рассудок почти также, как глоток древней крови.
А ещё голос. Его голос.
— Потому что ты умрёшь в мире и покое. Тебе всегда этого так не хватало…
— Мой чёрный ворон… Вестник смерти… Ты заберёшь меня к Великим? — из последних сил отвечает на это Марлоу, игнорируя пояснения. — Ты откроешь мне глаза? Ты...
Взгляд Марлоу стекленеет. Охотник на охотников тяжело вздыхает, ловя последний вздох обезумевшего фанатика Церкви окровавленными пальцами в перчатке. Затем закрывает ему глаза и преданно ждёт, пока Даниэль исчезнет, чтобы проснуться в том, другом Ярнаме.
Вынужденный сражаться снова и снова.
Но посвящено kris_stein и всем тем, кто в курсе.
Просто... Ну, я просто перепил и перекурил, наверное.
читать дальше— В сумраке ночи… Идёт шагом ровным…
Собирая остатки самообладания и пытаясь не молчать, чтобы приостановить безумие, Даниэль идёт по пустующим улицам Ярнама, волоча за собой огромное и впервые непомерно тяжёлое колесо мастера Логариуса. На небе багровым оком за ним наблюдает кровавая луна, следит за каждым его шагом сквозь пелену иллюзии паучихи Ром, и охотник Церкви молится, чтобы сегодня удача и Великие благоволили ему. Он охотится. Послушник Марлоу ищет свою жертву, что видится ему красным всполохом на фоне непроглядной черноты.
— Обагренный кровью, в рассудке полном…
Одеяния Палача светятся в темноте, только дурак может надеть подобное одеяние в самый разгар охоты, но вера Даниэля в их дело сильна. Она ведёт его, направляет его руку с мушкетом, она позволяет ему держаться в сознании, пока по венам течёт священная кровь Великих.
— Гордый охотник… Церкви.
В мёртвой тишине раздаются быстрые шаги — Даниэль слышит их в переулке и решительно закидывает колесо на плечо. Любая угроза будет устранена в эту кровавую ночь. Даже та, что угрозой не является. Будь то обезумевший еретик или охотник, впавший в неистовство, напившись священной кровью.
— Чудовища — это проклятие.
Марлоу влетает в переулок, делает замах и с липким звуком разносит голову заражённому Карой Зверя, даже не морщась от крови, что брызжет ему в лицо. Пахнет помоями и гнилью. Труп медленно оседает на брусчатку и падает под ноги Даниэлю, марая полы одеяния. Переступая через жертву, церковник раскручивает колесо — это не поможет отчистить его от плоти и осколков размозжённого черепа, но хотя бы придаст видимость рабочего инструмента. От дерева тоже пахнет… гнилью.
— А проклятие — это оковы.
Вдалеке гаркает ворон. Тучи сгущаются над Соборным округом, готовые излить на проклятый народ холодный дождь, что смоет кровь с мостовых. Палач идёт дальше. К фонтану, через площадь… Будто бы хочет найти свою одну единственную жертву, что ходит где-то рядом, наперерез его патрулю.
— Только ты…
— Настоящее оружие церкви?
Марлоу останавливается у ворот, ведущих к Главному Собору. Руки его начинают мелко подрагивать, ноги не слушаются, а ноздри невольно втягивают воздух. Где-то рядом этот кто-то… Кто-то такой же, как он. Но предавший Церковь.
Нечистокровный охотник.
Даниэль медленно оборачивается и роняет колесо на землю, поддерживая его за железную ручку. Перед ним стоит, будто призрак, чёрный ворон, чьи одежды украшает оперение иссиня-чёрных мутировавших птиц. Вооружённый клинками милосердия, он ожидает реакции на своё внезапное появление и небрежно стряхивает с лезвий свежую сладкую проклятую кровь.
Охотник на охотников.
— Габриэль…
Марлоу когда-то знал этого человека. Когда ещё был простым паломником, впервые вкусившим древнюю кровь. Он улыбался ему. Он был добр. А затем Ярнам погрузился в Кошмар, и Палачи, проклятые вечной охотой на Нечистокровных, перестали сотрудничать с внешним миром.
С теми, кто чувствовал безумие.
— Ворон пришёл забрать мою душу? — усмехается Даниэль. — Отправить меня к Великим?
Как они решают, какой охотник не заслуживает жизни? Как эти твари, облачённые в перья, находят нужную цель? Марлоу прикрывает глаза и медленно выдыхает. Габриэль… Как он находит его раз за разом из сна в сон?
— Великие не заберут тебя к себе. Охотник должен охотиться на чудовищ. Но не убивать тех, кто беззащитен и чудовищем не является.
Палач быстро прикидывает свои шансы и делает шаг навстречу. Он вспоминает, как обнимал Габриэля ночами. Как помогал ему свыкнуться с переливанием Древней Крови. Как поощрял его стремление приблизиться к Великим. А что сейчас? Кем стал его бессмертный охотник Церкви?
— Я убиваю тех, кто свернул не туда, Даниэль… — кожаные сапоги скрипят при каждом шаге.
— Но я на верном пути… — парирует Марлоу.
— Не мне решать. Всё уже давно решили за тебя.
Клинки разрезают воздух с визгом и сталкиваются с тяжёлым колесом. Палач достаёт мушкет и стреляет, но ворон уворачивается и с лёгкостью пробивает оборону, почти доставая клинками до обагрённого одеяния. Развернув оружие, Даниэль размашистым ударом пытается оттолкнуть от себя противника, но тот отпрыгивает и снова нападает, не давая охотнику повернуться. В темноте клинки отражают свет луны — Марлоу думает, что когда-то это казалось красивым. Когда рассвет не был мифом… Когда небесное ночное светило не опускалось так низко. Когда ничто не давило на череп чарующими звуками…
Кап-кап-кап.
Клинки снова свистят почти рядом с ухом. Палач бросается в наступление, понимая, что выносливость у Габриэля не бесконечная, и раскручивает колесо для дробящего удара, но…
Противник успевает увернуться. Снова.
Их танец под луной продолжается вплоть до того момента, как выдыхаются оба. Даниэль спотыкается, падает, роняет оружие и стреляет вслепую, прекрасно осознавая, что его красный фантом, его охотник, он сможет уйти от выстрела. Чёрные перья летят во все стороны и осыпаются рядом, укрывая Марлоу от луны, клинок щёлкает в руках хозяина и легко проникает в бренную плоть Палача, не давая тому даже надежды на то, чтобы выжить.
Чтобы опомниться. Чтобы сквозь боль разглядеть под старой треуголкой родное и до одури знакомое лицо.
— Ты говорил… — Марлоу хватается за лезвие клинка, будто пытаясь вытащить его из себя. — Говорил, что… Будешь на моей стороне.
Габриэль опускается на колени рядом и смотрит так пристально, так знакомо, что дыхание перекрывают рыдания. Но гордый охотник молчит. Он умирает. И осознаёт, что будет умирать снова и снова, пока этот Кошмар не закончится.
— Говорил, что… — Даниэль стирает кровь с губ и насаживается на клинок под самой гарды, роняя голову прямо на ворох чёрных перьев. — Говорил, что не бросишь меня… Даже на пороге безумия.
— Знаешь, почему этот меч называют клинком Милосердия?
Марлоу чувствует, как его обнимают. Не дают умереть в одиночестве. Как безумие само собой отступает на время, чтобы перед болезненным пробуждением снова атаковать и без того уставший мозг. Только мгновение смерти, только оно способно прояснить рассудок почти также, как глоток древней крови.
А ещё голос. Его голос.
— Потому что ты умрёшь в мире и покое. Тебе всегда этого так не хватало…
— Мой чёрный ворон… Вестник смерти… Ты заберёшь меня к Великим? — из последних сил отвечает на это Марлоу, игнорируя пояснения. — Ты откроешь мне глаза? Ты...
Взгляд Марлоу стекленеет. Охотник на охотников тяжело вздыхает, ловя последний вздох обезумевшего фанатика Церкви окровавленными пальцами в перчатке. Затем закрывает ему глаза и преданно ждёт, пока Даниэль исчезнет, чтобы проснуться в том, другом Ярнаме.
Вынужденный сражаться снова и снова.