“So, you’re saying you want to leave a bullet in you? S’fine by me. Was trying to be nice, but that hasn’t gotten me far.”
УсловияЯ тут хотел писать миди/макси, был такой радостный, но потом мне стрелой самоненависти прострелили колено, и было решено запустить челлендж.
Ну, прост потому что большой формат - это явно не моё (знающие люди вспомнят мои макси-фейлы, которые до сих пор хочется удалить, и некоторые я таки удалю).
Поэтому давайте поможем Киллеру вспомнить, как писать и зачем вообще изливать в ворд свои накопившиеся идеи.
Если ТФ2 полнился абсурдом и стереотипами о различных странах и явлениях, то вот в OW я упорно вижу отсылки к различным фильмам, сериалам и мультфильмам. Поэтому было решено взять шесть цитат из фильмов и озадачить вас выбором пейринга из списка ниже. Как и раньше - взамен я пишу фикло. Небольшое.
Ещё дополнительно вы вольны выбрать жанр написанного. Хотите нуар - будет нуар. Хотите сценарий - будет сценарий.
Пейринги:
Overwatch: рипер76, макханзо, шимадацест. Возможны скин!вариации, указывайте сразу (wolf!Hanzo, demon!Hanzo например), но это пахнет АУ, а я АУ не люблю.
Darkest Dungeon: Рейнольд/Дисмас + ориджи (с вас только классы персонажей)
Я могу взять заявку по SoulsBorne, но только от Вардочки <3333 Ты всё ещё не выбрала фик на день рождения.
Погнали:
1. Ты так долго носишь маску, что забываешь, кто ты был под ней. "V Значит Вендетта" (Рейнольд и Дисмас для Хисаны)
#2. Знаете, есть такое выражение, что любовь нужна как воздух? Так вот, воздух, все-таки, важнее. "Доктор Хаус" (МакХанзо для Морриган)
#3. — Я мужчина!
— У каждого свои недостатки. "В джазе только девушки" (ХАНЗО БЛЯТЬ И МАККРИ для Клинтушки)
#4. Жизнь, которой мы живем, близка к правде, как бельмо на глазу, и когда вдруг кто-то изменяет ее — начинается гротеск "Розенкранц и Гильденстерн мертвы" (Олдрик и Гвиндолин для Варды)
#5. «Если Амели решила мечтать и жить в своем замкнутом мире — это ее право. Ибо ломать себе жизнь — это неотъемлемое право человека». "Амели" (Шимады для Сизаря)
#6.— Мне было семь лет, когда я утратил веру в Бога.
— Во что же ты веришь?
— В здравый смысл и разум, в причину и следствие. "Сонная Лощина" (Рейнольд и Дисмас для Корвыча)
Исполнения:
Они находятся в этом городе уже так долго, что начинают забывать, зачем вообще приехали сюда. Их комната заполнена награбленным добром — предложи подобные диковинки историку или коллекционеру по ту сторону Заповедника и разбогатеешь, получив в своё распоряжение ещё десяток лет безбедного существования. Они могли уехать за моря, могли уйти в крестовый поход по местам боевой славы короля, но в итоге окопались здесь, незаслуженно забытые везде. Они вырезали себя из истории. Похоронили свои жизни раньше срока.
Чтобы умереть по-настоящему.
— Как давно мы здесь? — спрашивает рыцарь, украдкой поглядывая в сторону воровки, считающей медяки за соседним столом. — Как давно, Дисмас?
— Прошло три месяца и девять дней, я считал.
Рейнольд поднимает взгляд на разбойника и долго изучает его покрытое шрамами лицо. Когда он покинул родные казармы и согласился вместе с Дисмасом дезертировать в это забытое всеми богами место, он нисколько не сомневался, что этот поход окажется судьбоносным и самым важным в его жизни. Сейчас его помыслы покрылись пороком, а желания с возвышенных низверглись до низменных: одни бордели да выпивка.
В его карманах бренчат медяки и тяжёлые монеты. Некоторые из них с древними гербами, такие подбираются в походах на продажу, но Рейнольд присваивает их себе. Ещё с детства он замечал за собой эту зудящую привычку — красть всё, что плохо лежит.
Пока Дисмас не забрал у него самого кое-что поважнее украшений и наконечников для стрел.
— Помнишь, ты говорил, что мы здесь не задержимся?
Рейнольд говорит это и незаметно кладёт руку на колено Дисмаса. Под столом не видно, как его пальцы как бы невзначай соскальзывают на внутреннюю сторону бедра разбойника, и от этого прикосновения тот напрягается, отрывая взгляд от кружки с мерзким пойлом, которое здесь называют ромом. Подняв руку, Дисмас приспускает платок и многозначительно кашляет в кулак.
— Говорил.
— Ты всё ещё веришь в это?
До борделя рукой подать. Снять самую уединённую комнату, предаться греху, как раньше — всё это легко, но разбойник не двигается с места, затуманенным выпивкой взором глядя куда-то в полумрак безлюдной таверны. Дисмас не хочет отвечать. Какой в этом смысл? Весь разговор будет предан анафеме уже к завтрашнему пасмурному утру, когда они соберутся в Заповедник или Бухту. Потому как Наследник так просто не отпускает тех, что согласились исследовать таинственные коридоры здешних подземелий во имя какой-то там великой цели и чьих-то обещаний.
Это рабство для отверженных.
Рейнольд снова переводит взгляд на воровку, на то, куда она прячет свой кошель с монетами, а сам ведёт ладонь к промежности спутника, нисколько не стесняясь того, что они в таверне не одни. Он сжимает пальцы навязчиво и сильно, заставляя Дисмаса хмуриться и контролировать своё дыхание — оно у него безбожно сбивается, когда дело доходит до любовных утех.
— Что если мы погибнем завтра? Что если ты погибнешь? — шёпотом спрашивает рыцарь. — Разве наша смерть стоит того?
— Ты задавал мне эти вопросы три месяца и девять дней назад.
Остановив руку Рейнольда, разбойник ловит на себе мрачный взгляд дикарки, пьяной до такой степени, что она уже едва держится на стуле, и качает головой, с немым укором косясь на спутника. Когда-то они поклялись пройти вместе до конца, и никакая тварь из Подземелья не способна нарушить данный завет. Кроме трусости. А рыцарская трусость и чувство собственничества творят вещи пострашнее проклятий и отравлений, смерти и разрушения.
Ревность к Смерти… Дисмас усмехается одной только мысли об этом и решительно поднимается из-за стола, крепко сжимая запястье Рейнольда.
— Много выпивки для нас двоих. И слишком много любопытных глаз. Пойдём.
Авантюристы, крестоносцы, прокажённые, воины и шарлатаны — все стремятся в этот грязный город за наживой, в надежде, что Наследник укажет им путь к вечной славе, богатству и процветанию, но неизбежно тонут в собственных предрассудках, как оставленные Свиным Королём трупы, погружённые в помои. От них разит болезнями и гнилью, но они не замечают этого. И было бы слишком просто оставить Подземелье этому отребью и сбежать, но Дисмас сам проклял себя на скитания по смертельным лабиринтам.
Всё, что угодно. Лишь бы быть рядом. И в смерти и в болезни, в горе и в сомнительной радости. Подобные отношения принято скрывать под масками там, откуда они родом. Здесь же всем плевать, какая мразь окажется с тобой в постели.
Пока ты полезен и можешь сохранять рассудок чистым — ты нужен любым.
— А ты о чём мечтал, когда соглашался бежать? — спрашивает Дисмас, ведя рыцаря к дверям борделя, за которыми принято забывать о всех проблемах. В травяном кумаре, звоне цыганских браслетов и запахе несвежего белья никому нет дела до того, как тебе осточертели вылазки и чьи-то безумные авантюры. Разбойник швыряет на стойку пригоршню монет — этого должно хватить, чтобы до утра пропасть в фиолетовом тумане чужой похоти на простынях, от которых пахнет табаком и свечным воском.
— Увидеть мир. Людей, которым можно принести пользу. Отправиться к морю, чтобы на корабле добраться туда, куда не ступала раньше нога человека… — приглушённо отвечает Рейнольд и хлопает дверью так громко, что трясутся хлипкие стёкла. Его взгляд неотрывно следит за тем, как Дисмас снимает с себя походную куртку и поясную сумку с бритвенно острыми кинжалами.
Какое-то время он слышит лишь своё сердцебиение.
Затем голос разбойника, охрипший от выпитого рома.
— Хотел, чтобы сказки стали явью. Не только у тебя такие глупые мечты.
Дисмас оборачивается и подходит к крестоносцу, привычным движением небрежно отстёгивая потемневшие со временем пластины доспеха, в котором Рейнольд одержал немало побед и столько же поражений. Он помнит каждый шрам, спрятанный под кольчугой, помнит каждую рану, которую бережно зашивал, пока отряд сидел у костра в тёмных Подземельях. Он помнит, куда бить, чтобы в тренировочном бою не покалечить, но справиться со столь защищённым противником. В делах более интимных, чем перевязка и дружеский спор, Рейнольду нравится быть ведомым, а Дисмасу нравится вести.
— Слушай, Дис…
— Молчи.
Оставив тяжёлую кольчугу на полу, разбойник проводит ладонями по груди рыцаря и целует его в шею. Прикосновения грубые, нетерпеливые, Рейнольд привык к ним и подставляется, потому как не может иначе. Эту реальность они создали для себя ещё тогда, когда были моложе и глупее.
В такие моменты кажется, что они даже не старели. В этом Городе вообще никто не успевает постареть.
— Назад дороги нет. Там, куда мы можем вернуться по старой тропе… — говорит Дисмас, — Там нет больше ничего. Нет смысла искать спасения ни три месяца назад ни сейчас. Запомни это.
— Это тебе подсказал твой разбойничий кодекс?
Несмотря на ведомую натуру, Рейнольд сильнее Дисмаса. Сухопарого разбойника легко опрокинуть на кровать, а животным укусом в шею — обездвижить, даже если тот начнёт сопротивляться. Так рыцарь поступает и теперь, вырывая из горла Дисмаса удивлённый вздох, который он тут же ловит в поцелуе, слишком трепетном для такого безбожного места. Из-за стены раздаются чужие стоны. Забывая обо всём, многие здесь отчаянно грешат, чтобы снять стресс.
Для Рейнольда же эти ночи — особенные. Каждая из них.
— Твои мечты о море привели нас в Бухту! — рычит разбойник.
— А твоё желание разбогатеть — в Темнейшее Подземелье, где уже погибло столько авантюристов посерьёзнее тебя, что ад переполнился.
Они глядят друг на друга с укором, и Дисмас понимает — причина не в том, что они оба застряли, а в том, что застрял сам Рейнольд, желающий ему и себе только спокойной жизни, без грабежей и убийств где-нибудь на севере материка. Сдирая друг с друга одежду, они будто устраивают драку за первенство в споре, но стоит разбойнику оседлать крестоносца, как волна необоснованной ненависти превращается в лёгкий бриз, а панический страх сменяется бездуховным желанием, которое романтики зовут страстью, а Дисмас…
Дисмас до сих пор не понимает, как назвать то, что он чувствует к Рейнольду.
— Если ты посмеешь сдохнуть, я позабочусь о том, чтобы в аду тебе нашлось местечко.
— Оба будем там. — На выдохе говорит рыцарь и, сжимая пальцами бёдра разбойника, стонет.
Магистр говорил ему, будто прелюбодеяние — грех. Он вспоминает об этом каждый раз, когда Дисмас делит с ним ложе, всё ещё пахнущее свечным воском и предыдущими постояльцами, и сходит с ума. Раз за разом. Грешить с мужчиной в подобном месте — деяние, сравнимое с предательством веры и собственных убеждений, но только здесь они могут сорвать с лиц свои маски. Чтобы вспомнить, кем они были до того, как Наследник подписал с ними смертельный контракт.
Дисмас ненавидит быть снизу, поэтому сам задаёт правила и редко позволяет касаться себя. Он ведёт любовную игру, как шулер, всегда подбрасывая козыри. Рейнольд знает, что если разбойник насаживается на его член, извиваясь, будто портовая шлюха, то в данном случае шлюхой является он сам. И если бы рыцарь не принимал это, как данность, сей факт являлся бы оскорблением его чести.
Ведь иначе они бы не сошлись.
— Дисмас…
Услышав своё имя, разбойник останавливается, тяжело дыша и, не слезая с крестоносца, перехватывает ладонь, влажно скользящую по его татуированной груди.
— Чего тебе?
— Если назад дороги нет, зачем тогда ты считаешь дни?
В графитовых глазах мелькает отблеск замешательства. Содрогнувшись всем телом, Дисмас неровно выдыхает, наклоняясь к рыцарю и целуя его в потрескавшиеся губы, но Рейнольд прерывает поцелуй. Этот неловкий вопрос повисает в воздухе петлёй на виселице.
К которой Дисмас был когда-то приговорён.
— О чём ты мечтаешь, Дисмас?— спрашивает крестоносец и подаётся вперёд, насаживая на себя разбойника, на что тот отвечает, судорожно выдыхая:
— О том, чтобы ты заткнулся.
Сминая в кулаке простынь, Дисмас вторит стонам из-за стенки громким рычанием и, когда слова теряют свой смысл в веренице эмоций и неудержимой похоти, отказывается продолжать разговор. Заставлять его Рейнольд всё равно не станет. Во всяком случае не сейчас.
— Как давно ты здесь?
Разбойник задумчиво проводит пальцами по резному надгробному камню с рыцарским гербом и, остановив мрачный взгляд на наёмнике с восточным акцентом, поднимает руку, чтобы поправить платок, которым скрывает лицо, испещрённое шрамами.
— Достаточно, чтобы сойти с ума.
Уже один месяц и пять дней никто не задавал ему подобный вопрос.
Он посчитал.
Когда Пламя начало гаснуть, он увидел сон. Сон, в котором дева в белых одеждах пела ему песни, а море, море за обломками разрушенной столицы, оно шептало пророчества и рассказывало ему о грядущем и упущенном.
Олдрику впервые было спокойно.
— Если ты пришёл убить меня — убей. Или пусть Салливан вершит свой суд надо мной по законам Иритилла, как если бы я не являлся Богом и не помнил заветы Великого Отца.
Теперь снов больше нет. Повелитель Пепла осквернил Анор Лондо и заполнил его своими последователями, что любезно приносили ему человеческие останки. Ложе Храма стало ему тесным. Глубины больше не завораживали. Сожжённая душа больше не пылала.
И после эры сверкающего пламени остался лишь пепел.
— Олдрик Пожиратель Богов… Так ведь тебя называют?
Над твердыней Гвина застыла мёртвая полная луна. Пока Салливан жестоко расправлялся с теми, кто ещё хранил верность Гвиндолину, падшее божество смиренно сидело в темнице, обессиленное и заклеймённое. Его иллюзия давно уже спала с Анор Лондо, не было никакого смысла поддерживать её, ведь никому больше не было дела до того, что здесь случилось. Гвиндолин чувствовал, как перемешалось время, как само понятие мира потерпело изменения, и ничего не мог с этим сделать. Его постигло разочарование. Затем отчаяние. Поэтому он не сопротивлялся Салливану и даже не попытался вернуть себе трон.
Ведь он никогда ему не принадлежал.
Олдрик просочился сквозь решётку тюремной камеры, постепенно заполняя собой и без того небольшую комнату. Змеи, что служили ногами божеству, зашипели, угрожающе приподнимаясь над полом, но сам Гвиндолин не испытывал страха. Глаза его, скрытые под маской, слепо смотрели в темноту коридора по ту сторону темницы.
— Я слышал рассказы о тебе. В далёком Храме Глубин ты долгое время покоился в саркофаге. Ты пожирал детей и пленников Глубин, не зная жалости, не зная насыщения. Порой я задавался вопросом, почему именно ты зажёг Пламя, но потом осознал одну простую истину.
Чёрная масса вздыбилась, нависла над Гвиндолином, плотоядно ощерив тысячу пастей. Олдрик был голоден и за голодом своим не слышал и не понимал сказанного богом.
— Истина в том, что Пламени всё равно. В нём сгинет как негодяй так и праведник.
Он поднял взгляд и, встретив лишь липкую черноту, что становилась всё ближе и ближе, воздел к ней худые руки. Гвиндолин улыбался, будто блаженная дева, спустившаяся к Олдрику с грани всех его волшебных снов, и это его остановило на мгновение. Он любовался прекрасным божеством, борясь с голодом.
Первобытным голодом Повелителя Пепла, жадного до Пламени.
— Пожирая других, ты не приблизишься к богам. Твоя душа уже пуста. Пуста, Олдрик. Но если я хотя бы на секунду смогу продлить твою жизнь… Я готов сдаться.
Гвиндолин сдался ещё вечность и вечность и вечность назад. Вздрогнув, когда его ладони коснулись пульсирующего тела святого Глубин, божество замерло и опустило голову.
— Негорящий вернёт тебя на твой трон. Он придёт за тобой, отрежет все пути к отступлению и превратит тебя в топливо для Пламени. Отныне ты не герой. Ты всего лишь отголосок прошлого Цикла. Тебе не стать ни богом ни потомком богов.
Голос Гвиндолина становился жёстче, он будто зачитывал приговор. Пожиратель уже почти поглотил шипящих змей, что захлёбывались пеплом и тьмой, и начал вбирать в себя белоснежные одежды и бледные худые бёдра сына великого Гвина, который, не двигаясь с места, продолжал говорить.
А что ему ещё оставалось?
— Если ты поглотишь мою душу, смогу ли я через тебя узреть конец целой эпохи? Обращусь ли я в пепел? Покажешь ли ты мне Пламя?
Олдрик, ничем более не сдерживаемый, набросился на Гвиндолина. У него не было рта, чтобы ответить, у него не было глаз, чтобы смотреть, он мог лишь ощущать. Увы, но Пожиратель не мог пообещать божеству, что тот через него увидит, как Пламя погаснет. Обещания — не удел проклятых.
Худое бледное тело содрогнулось в последний раз, и Олдрик, выволакивая его из темницы, распластался на каменном полу широкой залы, издавая утробный рык. Наблюдающий за ним с балкона Салливан до боли стиснул в ладони эфес своего меча, но не двинулся с места и даже не шелохнулся, когда длинные бледные руки Гвиндолина отчаянно царапнули по земле. Изо рта бывшего божества вырвался поток крови вперемешку с чёрной субстанцией, из которой состоял Пожиратель, и Олдрик наконец-то увидел…
Чужими глазами он увидел Анор Лондо, ныне застывший в безвременье Иритилла, и чужим голосом произнёс.
— С а л л и в а н…
Понтифик почтенно склонил голову и поборол желание отвернуться.
Глядя на то, как Олдрик осквернил тело Гвиндолина, Салливан понял, что назад пути уже нет.
Что же он натворил?
Это похоже на кадр из низкобюджетного ковбойского кино. Он заходит в салун, в нос ударяет запах крови и сигарного табака. На полу пять трупов и бармен, у которого на лицо болевой шок: ещё немного и станет шестым. А на барной стойке сидит Джесси. Просто сидит, прикуривая от старой бензиновой зажигалки.
— Знаешь, Шимада… — говорит ковбой, наливая себе в треснутый стакан виски. — Иногда тяга к хорошему алкоголю после тяжёлого рабочего дня убивает в тебе человека и превращает в монстра. Наверное, сегодня именно такой случай.
Ханзо уже видел подобное в Дорадо — тогда Маккри крупно влип, задолжав Лос Муэртос, и устроил резню. Ему хватило трёх бутылок и шести пуль, чтобы усеять пол в гостиничном номере бездыханными телами, от которых потом проблематично было избавиться без чужой помощи.
Для этого у Джесси наготове всегда была тревожная кнопка. Он называл её призывом Дракона.
— Ты насорил. — Отвечает Шимада, переступая через стонущего бармена и продвигаясь ближе к стойке. — Тебе никогда не говорили, что у тебя проблемы с социализацией?
— Райс что-то там ворчал по этому поводу. И вообще, к слову, у тебя тоже не всё в порядке с общением. Ты даже мне не улыбнулся.
Иногда история повторялась. На тревожную кнопку приезжал сам Джесси, заранее готовясь к тому, что придётся использовать аптечку. Драки в барах не особо вязались с нордическим характером Шимады, а вот одиночные убийства каких-то крупных поставщиков Когтя всегда плодили проблемы. Проблемы, которые нельзя решить в одиночку.
— Дай угадаю. У тебя не было с собой денег на виски и ты предпочёл убрать свидетелей своего дерзкого ограбления? — Ханзо оставляет на стойке сумку и футляр. Достаёт сигареты Salem, от которых у Джесси всегда болит голова, и просит прикурить довольно нетерпеливым и властным жестом. Наверное, у него это с рождения, думает Маккри.
А Шимада лишь критически оглядывает разбросанный по полу мусор. Он очень редко курит — в основном в те моменты, когда требуется спокойно оценить свои возможности. Пять плюс один. Легче оставить трупы здесь, а им самим собрать вещи и свалить, не привлекая внимание полиции.
— Кто они? — спрашивает Ханзо, подходя к ближайшему мертвецу и ногой переворачивая его на спину. — Простые бандиты или очередные наёмники, которым щедро бы заплатили за твою самодовольную голову?
Джесси ухмыляется, отпивая из стакана, и задерживает свой взгляд на ботинках Шимады — ему всегда было интересно, как они снимаются.
— Ищейки. Воры. Просто идиоты. Нашли где-то в сети моё изображение и решили поиграть со мной в опасные игры. Как видишь — я выиграл.
— А бармен? — затушив свой Салем в пепельнице, Ханзо наклоняется к единственному выжившему и прислушивается. Дышит. При смерти. Можно свернуть ему шею и добавить к коллекции, но Шимада не хочет марать руки.
— Он направил мне в лицо дробовик. Знаешь, когда тебе в лоб смотрит дробовик, как-то не до милосердия.
— Тоже верно.
Допивая виски, Маккри следит за Драконом и спокойно останавливает свой взгляд там, где можно, и там, где нельзя. Отмечает про себя, что старые маргинальные куртки вылизанным азиатским ящерам не очень к лицу, и с ухмылкой интересуется:
— Слушай, а ты себе пирсинг только на лице сделал? Или мне попросить тебя раздеться?
Так уже было. Джесси просто любит шутить шутки ниже пояса, Шимада к этому почти привык и не ведётся на провокации. Проще проигнорировать, чем пытаться отшутиться в ответ и получить новую порцию вопросов, от которых приличный человек бы покраснел. А ведь Маккри, вроде, не пятнадцать.
— Для человека, которому нужна помощь по утилизации трупов, ты слишком спокоен. — Говорит Ханзо.
— Ты не ответил на вопрос про пирсинг. Значит, я угадал.
Закатив глаза, Шимада выпрямляется и снова жестом просит зажигалку. Джесси щёлкает Zippo, наливает себе ещё. Сцена повторяется: дракон рыскает между трупами, а ковбой наблюдает за ним и рассуждает о прелести узких джинсов на мужских задницах. Про себя. Потому что шутить с драконом не следует. Во всяком случае в таком стиле.
— Как насчёт того, чтобы оставить всё, как есть, и просто уехать? Убрать один труп ещё можно, но… — глянув на бармена, Ханзо прислушивается и вздыхает. — Шесть уже проблематично.
— Пустая трата времени. — Помогает ему Джесси и улыбается, когда Шимада бросает на него недовольный взгляд. Немая сцена продолжается несколько секунд.
— Ты — моя пустая трата времени, Маккри.
Дымя своим ментоловым Салемом, Ханзо подходит ближе, переступая через труп, многозначительно смотрит в глаза Джесси и заглядывает ему за спину, взглядом выискивая что-нибудь ценное.
Сакэ, думает Маккри.
А на самом деле Шимада ищет скрытые камеры.
— Эта срань у тебя на переносице… — нарушает возникшую тишину ковбой и указывает на пирсинг Ханзо. — Выглядит пошло.
— Твой костюм тоже выглядит пошло.
Брошенная перчатка поймана, и это вызывает на лице у Джесси самодовольную улыбку. Допив свой виски и бросив в банку на стойке несколько центов, которые завалялись в его кармане, он спрыгивает и намеренно кривится, глядя на расплывающееся по дереву кровавое пятно. Пройдя к полке с алкоголем, Шимада отодвигает одну из бутылок в сторону и, обнаружив датчик движения для потолочной лампы, поднимает к потолку взгляд.
— Знаешь, будь тут камеры, к нам бы давно уже пожаловала местная полиция. Повязали бы нас. Пробили бы по базе… — Маккри прикуривает новую сигару и внезапно мрачнеет, продолжая: — Заработали бы на нас много бабла. Ты в курсе, сколько за твою голову дают? Я бы сам тебя сдал.
— Рискни.
Взяв вещи, Ханзо снова переступает через трупы. Снова прислушивается к тому, дышит бармен или нет, хотя и без этого знает ответ. Маккри следует по его следам, чтобы не наступить в кровь, и лишь на выходе внезапно произносит:
— Я скучал по тебе, Шимада.
Услышав вдалеке приближение полицейских сирен, дракон ускоряет шаг, ведя Маккри по каким-то закоулкам к арендованной машине, которая могла увезти их до ближайшего населённого пункта на шоссе 66. До тех пор, пока незакончится заряд в двигателе.
Как в том ужасном ковбойском кино.
— Напомни мне слово в английском, которое означает презрение...— просит Ханзо.
— Если ты меня презираешь, так и скажи.
Схватив Джесси за воротник пончо, Шимада толкает его за мусорный бак и прижимает к стене, собственнически целуя. Такого в планах не было.
Маккри думает о том, что для этого страстного жеста Шимаде приходится чуть приподняться на мыски. Потому что он ниже. И это кажется ковбою очень сексуальным.
Ханзо же думает о том, что по улице мимо вот-вот пронесётся полицейская машина, и этот отвлекающий маневр выглядит в его глазах чистой импровизацией.
— Я презираю тебя, Джесси Маккри. — Говорит Шимада.
— Тебе раньше никто не говорил, что ты ведёшь себя, как герой отвратительной гейдрамы? — спрашивает ковбой.
Отпустив его, лучник возвращается на дорогу, незаметно вытирая губы и взглядом выискивая спрятанную под навесом машину. Разблокировав двери, Ханзо садится за руль, бросив на заднее сиденье футляр с луком, и, дождавшись, пока Джесси сядет на пассажирское, отвечает:
— Мы не в кино. Поэтому заткнись и говори, куда ехать.
Жить в одном номере с Джесси Маккри сложно. Не каждый вытерпит табачный дым, паранойю и вечную ругань с персоналом, когда в баре внезапно не оказывается виски. Поэтому в этот раз Шимада предпочёл спать отдельно, чтобы отдохнуть от напарника (которого ему навязали) и побыть хотя бы ночь в тишине, так как Джесси, вдобавок, ещё и изрядный любитель поболтать. А если внезапно придётся бежать из гостиницы, чтобы скрыться от преследования, для связи всегда можно воспользоваться внутренним телефоном.
Но если ты работаешь с ковбоем, то будь готов к тому, что форс мажор может случиться даже из-за какой-нибудь мелочи.
— Шимада!
Опрометчиво со стороны Маккри называть лучника по фамилии, когда того разыскивают минимум в четырёх странах.
— Это срочно!
Хотя, кому какое дело до беглого преступника в мотеле вроде Монтана-Бэй, расположенного на пустом шоссе?
— Удиви меня. — Произнёс Ханзо, открывая дверь и останавливаясь в проходе, чтобы Джесси не попытался просочиться внутрь, но того это не остановило. Держа в руках планшет, он всё же прорвался во временное убежище дракона, не дав тому даже слова сказать. Либо действительно случилось что-то из ряда вон выходящее, либо Маккри пытался за срочностью скрыть свою банальную скуку. Тогда Ханзо мог смело выставить ублюдка за порог.
Наверное.
— Министр экономического развития Японии, который во время омникризиса разработал проект по изолированию омников на севере страны. Восемь букв.
Ханзо захлопнул дверь. Одарив собеседника взглядом, достойным комедии положений, он подошёл чуть ближе, вырвал из рук Джесси планшет и вывел на него изображение кроссворда, явно скачанного из местной локальной сети. Какое-то время лучник молчал.
— Ты сейчас серьёзно?
Маккри закатал рукава клетчатой рубашки, решительно кивнул и воззрился на Шимаду с таким видом, словно от решения этого кроссворда зависела судьба человечества. Шимада недоумённо моргнул.
Немая сцена затянулась ещё на несколько секунд.
— Если ты не знаешь, так и скажи! — хмыкнул Джесси, наигранно обижаясь. — Там ещё один вопрос был, дай сюда.
Не успев сообразить, Ханзо позволил ковбою забрать планшет, закатил глаза и облокотился на край стола, многозначительно складывая руки на груди. В тайне надеясь, что Маккри надоест играть в одни ворота, лучник тяжело вздохнул.
— Верхний жакет японского одеяния для официальных встреч. Пять букв.
Поймав взгляд Джесси, Шимада с неудовольствием отметил, что его надеждам не суждено было сбыться, махнул рукой и коротко бросил:
— Хаори.
— Какой ты молодец. Знал, что ты мне поможешь.
Сев на кровать, ковбой поднял на Ханзо взгляд и, вбив в кроссворд угаданное слово, намеренно неспешно пролистал список вопросов. Чем дольше длилось молчание, тем некомфортнее становилось Шимаде, а чем некомфортнее становилось Шимаде, тем веселее было Джесси.
Аксиома их отношений.
— Признайся честно — тебе скучно? — произнёс Ханзо после этой неловкой паузы.
— Без тебя очень скучно.
Маккри отложил планшет и спокойно улыбнулся своему собеседнику, наблюдая за его попытками скрыться от настойчивого взгляда. В какой-то момент Шимаде очень захотелось выйти и из чувства противоречия занять номер напарника, но внутренние резервы врождённого упрямства не позволили ему совершить акт капитуляции. Он продолжил стоять у стола, умоляя всех существующих богов, чтобы Джесси быстро надоело паясничать.
Потому как для преступника в бегах он был слишком беспечным. И надоедливым, как торговец в переулке.
— А у тебя был хаори? — спросил Маккри, оглядывая Ханзо.
— Напомни мне в следующий раз скачать тебе японские кроссворды. Там угадывать слова не надо. Может это научит тебя не заходить ко мне без веской причины.
Джесси скривился и покачал головой.
— Нет, такие головоломки напоминают мне тебя. Море из пустых клеток и цифр, попробуй разобраться, где там спрятана картина.
Шимада направился к окну и, приоткрыв его, выглянул наружу. На тёмной парковке кроме пыльных бьюиков ничего не было, а за пределами мотеля простиралась бескрайняя степь, некогда застроенная ветряными мельницами, которые теперь стояли безжизненные и никому не нужные.
Их силуэты на фоне бледно-синего неба казались жуткими. Так себе пейзаж.
— На твоём месте я бы лёг спать пораньше. Нам предстоит долгий путь. Нецелесообразно тратить время на отдых, всю ночь решая кроссворды… — Ханзо опустил взгляд и раздражённо повёл плечом.
— Если я начну жить согласно плану, то быстро превращусь в тебя. И тогда скорее всего мы убьём друг друга.
Маккри пролистал список вопросов во второй раз и продолжил:
— А чем отличается мужское кимоно от женского?
Шимада немного расслабился, обрадовавшись тому, что беседа не преобразовалась в конфликт, и вздохнул.
— Покроем. Тканью. Много чем.
— Если бы я тебе подарил кимоно, ты бы надел его?
Ханзо обернулся и смерил Джесси нечитаемым взглядом, который мог означать только одно: вопрос был совершенно неуместен.
— Слово в английском, обозначающее “иди в свой номер, Джесси Маккри”. Четыре буквы. — Не подумав, выпалил лучник и, увидев на лице собеседника хитрую ухмылку, нахмурился. — Что смешного?
Поднявшись с кровати и отряхнув джинсы, Маккри подошёл ближе к Ханзо и, картинно задумавшись, металлическими пальцами протеза перехватил смятую пачку сигарет в его руках.
— Мне кажется, там должно быть больше букв. И слов. И парочка из них точно будет нецензурная, но благородные драконы не ругаются, верно? — понюхав сигарету, Джесси поморщился, вложил её в губы Шимаде и прикурил ему. — Плохой кроссворд.
— Ты вернёшься к себе или мне тебя выгнать?
— Ты не ответил на вопрос.
Ханзо поймал взгляд Маккри и неприятно сощурился, затягиваясь дымом. Он бежал от табачной вони, вечно исходящей от ковбоя, но сам же срывался, когда тот был рядом.
— Если я отвечу, ты уйдёшь?
Джесси сдул в сторону дым и пожал плечами. Чуть наклонившись к Шимаде, он понизил голос до шёпота:
— Уйду.
Затянувшись сигаретой, сильно ударяющей в нос ментоловыми нотками, Ханзо сделал небольшой шаг назад, чтобы Маккри оставался от него на расстоянии вежливого поклона, выдохнул дым в окно и усмехнулся.
— Министра звали Хасимото. Во время омникризиса он организовал в префектуре Исикава сбор добровольцев, готовых оцепить омнию. Программа по изолированию провалилась, когда там прогремел взрыв, устроенный группой саботажа. Восемь букв. Ха-си-мо-то.
Некоторое время Джесси стоял неподвижно, глядя на Шимаду с подозрением, затем задорно расхохотался, хотя в его взгляде и было заметно лёгкое разочарование.
— Я ненавижу тебя, Ханзо.
— Ты просил ответить на вопрос — я ответил. Надо было уточнять, какой вопрос.
Маккри вернулся к кровати, забрал планшет и, вписав в кроссворд правильный ответ, направился к выходу.
— В следующий раз принесу японский.
Шимада, выбросив сигарету на пыльную парковку к пыльным бьюикам, вздохнул.
— Спокойной ночи, Джесси.
И остался наедине с застывшими на горизонте ветряными мельницами.
Ну, прост потому что большой формат - это явно не моё (знающие люди вспомнят мои макси-фейлы, которые до сих пор хочется удалить, и некоторые я таки удалю).
Поэтому давайте поможем Киллеру вспомнить, как писать и зачем вообще изливать в ворд свои накопившиеся идеи.
Если ТФ2 полнился абсурдом и стереотипами о различных странах и явлениях, то вот в OW я упорно вижу отсылки к различным фильмам, сериалам и мультфильмам. Поэтому было решено взять шесть цитат из фильмов и озадачить вас выбором пейринга из списка ниже. Как и раньше - взамен я пишу фикло. Небольшое.
Ещё дополнительно вы вольны выбрать жанр написанного. Хотите нуар - будет нуар. Хотите сценарий - будет сценарий.
Пейринги:
Overwatch: рипер76, макханзо, шимадацест. Возможны скин!вариации, указывайте сразу (wolf!Hanzo, demon!Hanzo например), но это пахнет АУ, а я АУ не люблю.
Darkest Dungeon: Рейнольд/Дисмас + ориджи (с вас только классы персонажей)
Я могу взять заявку по SoulsBorne, но только от Вардочки <3333 Ты всё ещё не выбрала фик на день рождения.
Погнали:
1. #2. #3.— У каждого свои недостатки. "В джазе только девушки"
#4. #5.
#6.
— Во что же ты веришь?
— В здравый смысл и разум, в причину и следствие. "Сонная Лощина"
Исполнения:
Три месяца и девять дней
Рейнольд/Дисмас PWP
Darkest Dungeon
Рейнольд/Дисмас PWP
Darkest Dungeon
Ты так долго носишь маску, что забываешь, кто ты был под ней. "V Значит Вендетта"
Они находятся в этом городе уже так долго, что начинают забывать, зачем вообще приехали сюда. Их комната заполнена награбленным добром — предложи подобные диковинки историку или коллекционеру по ту сторону Заповедника и разбогатеешь, получив в своё распоряжение ещё десяток лет безбедного существования. Они могли уехать за моря, могли уйти в крестовый поход по местам боевой славы короля, но в итоге окопались здесь, незаслуженно забытые везде. Они вырезали себя из истории. Похоронили свои жизни раньше срока.
Чтобы умереть по-настоящему.
— Как давно мы здесь? — спрашивает рыцарь, украдкой поглядывая в сторону воровки, считающей медяки за соседним столом. — Как давно, Дисмас?
— Прошло три месяца и девять дней, я считал.
Рейнольд поднимает взгляд на разбойника и долго изучает его покрытое шрамами лицо. Когда он покинул родные казармы и согласился вместе с Дисмасом дезертировать в это забытое всеми богами место, он нисколько не сомневался, что этот поход окажется судьбоносным и самым важным в его жизни. Сейчас его помыслы покрылись пороком, а желания с возвышенных низверглись до низменных: одни бордели да выпивка.
В его карманах бренчат медяки и тяжёлые монеты. Некоторые из них с древними гербами, такие подбираются в походах на продажу, но Рейнольд присваивает их себе. Ещё с детства он замечал за собой эту зудящую привычку — красть всё, что плохо лежит.
Пока Дисмас не забрал у него самого кое-что поважнее украшений и наконечников для стрел.
— Помнишь, ты говорил, что мы здесь не задержимся?
Рейнольд говорит это и незаметно кладёт руку на колено Дисмаса. Под столом не видно, как его пальцы как бы невзначай соскальзывают на внутреннюю сторону бедра разбойника, и от этого прикосновения тот напрягается, отрывая взгляд от кружки с мерзким пойлом, которое здесь называют ромом. Подняв руку, Дисмас приспускает платок и многозначительно кашляет в кулак.
— Говорил.
— Ты всё ещё веришь в это?
До борделя рукой подать. Снять самую уединённую комнату, предаться греху, как раньше — всё это легко, но разбойник не двигается с места, затуманенным выпивкой взором глядя куда-то в полумрак безлюдной таверны. Дисмас не хочет отвечать. Какой в этом смысл? Весь разговор будет предан анафеме уже к завтрашнему пасмурному утру, когда они соберутся в Заповедник или Бухту. Потому как Наследник так просто не отпускает тех, что согласились исследовать таинственные коридоры здешних подземелий во имя какой-то там великой цели и чьих-то обещаний.
Это рабство для отверженных.
Рейнольд снова переводит взгляд на воровку, на то, куда она прячет свой кошель с монетами, а сам ведёт ладонь к промежности спутника, нисколько не стесняясь того, что они в таверне не одни. Он сжимает пальцы навязчиво и сильно, заставляя Дисмаса хмуриться и контролировать своё дыхание — оно у него безбожно сбивается, когда дело доходит до любовных утех.
— Что если мы погибнем завтра? Что если ты погибнешь? — шёпотом спрашивает рыцарь. — Разве наша смерть стоит того?
— Ты задавал мне эти вопросы три месяца и девять дней назад.
Остановив руку Рейнольда, разбойник ловит на себе мрачный взгляд дикарки, пьяной до такой степени, что она уже едва держится на стуле, и качает головой, с немым укором косясь на спутника. Когда-то они поклялись пройти вместе до конца, и никакая тварь из Подземелья не способна нарушить данный завет. Кроме трусости. А рыцарская трусость и чувство собственничества творят вещи пострашнее проклятий и отравлений, смерти и разрушения.
Ревность к Смерти… Дисмас усмехается одной только мысли об этом и решительно поднимается из-за стола, крепко сжимая запястье Рейнольда.
— Много выпивки для нас двоих. И слишком много любопытных глаз. Пойдём.
Авантюристы, крестоносцы, прокажённые, воины и шарлатаны — все стремятся в этот грязный город за наживой, в надежде, что Наследник укажет им путь к вечной славе, богатству и процветанию, но неизбежно тонут в собственных предрассудках, как оставленные Свиным Королём трупы, погружённые в помои. От них разит болезнями и гнилью, но они не замечают этого. И было бы слишком просто оставить Подземелье этому отребью и сбежать, но Дисмас сам проклял себя на скитания по смертельным лабиринтам.
Всё, что угодно. Лишь бы быть рядом. И в смерти и в болезни, в горе и в сомнительной радости. Подобные отношения принято скрывать под масками там, откуда они родом. Здесь же всем плевать, какая мразь окажется с тобой в постели.
Пока ты полезен и можешь сохранять рассудок чистым — ты нужен любым.
— А ты о чём мечтал, когда соглашался бежать? — спрашивает Дисмас, ведя рыцаря к дверям борделя, за которыми принято забывать о всех проблемах. В травяном кумаре, звоне цыганских браслетов и запахе несвежего белья никому нет дела до того, как тебе осточертели вылазки и чьи-то безумные авантюры. Разбойник швыряет на стойку пригоршню монет — этого должно хватить, чтобы до утра пропасть в фиолетовом тумане чужой похоти на простынях, от которых пахнет табаком и свечным воском.
— Увидеть мир. Людей, которым можно принести пользу. Отправиться к морю, чтобы на корабле добраться туда, куда не ступала раньше нога человека… — приглушённо отвечает Рейнольд и хлопает дверью так громко, что трясутся хлипкие стёкла. Его взгляд неотрывно следит за тем, как Дисмас снимает с себя походную куртку и поясную сумку с бритвенно острыми кинжалами.
Какое-то время он слышит лишь своё сердцебиение.
Затем голос разбойника, охрипший от выпитого рома.
— Хотел, чтобы сказки стали явью. Не только у тебя такие глупые мечты.
Дисмас оборачивается и подходит к крестоносцу, привычным движением небрежно отстёгивая потемневшие со временем пластины доспеха, в котором Рейнольд одержал немало побед и столько же поражений. Он помнит каждый шрам, спрятанный под кольчугой, помнит каждую рану, которую бережно зашивал, пока отряд сидел у костра в тёмных Подземельях. Он помнит, куда бить, чтобы в тренировочном бою не покалечить, но справиться со столь защищённым противником. В делах более интимных, чем перевязка и дружеский спор, Рейнольду нравится быть ведомым, а Дисмасу нравится вести.
— Слушай, Дис…
— Молчи.
Оставив тяжёлую кольчугу на полу, разбойник проводит ладонями по груди рыцаря и целует его в шею. Прикосновения грубые, нетерпеливые, Рейнольд привык к ним и подставляется, потому как не может иначе. Эту реальность они создали для себя ещё тогда, когда были моложе и глупее.
В такие моменты кажется, что они даже не старели. В этом Городе вообще никто не успевает постареть.
— Назад дороги нет. Там, куда мы можем вернуться по старой тропе… — говорит Дисмас, — Там нет больше ничего. Нет смысла искать спасения ни три месяца назад ни сейчас. Запомни это.
— Это тебе подсказал твой разбойничий кодекс?
Несмотря на ведомую натуру, Рейнольд сильнее Дисмаса. Сухопарого разбойника легко опрокинуть на кровать, а животным укусом в шею — обездвижить, даже если тот начнёт сопротивляться. Так рыцарь поступает и теперь, вырывая из горла Дисмаса удивлённый вздох, который он тут же ловит в поцелуе, слишком трепетном для такого безбожного места. Из-за стены раздаются чужие стоны. Забывая обо всём, многие здесь отчаянно грешат, чтобы снять стресс.
Для Рейнольда же эти ночи — особенные. Каждая из них.
— Твои мечты о море привели нас в Бухту! — рычит разбойник.
— А твоё желание разбогатеть — в Темнейшее Подземелье, где уже погибло столько авантюристов посерьёзнее тебя, что ад переполнился.
Они глядят друг на друга с укором, и Дисмас понимает — причина не в том, что они оба застряли, а в том, что застрял сам Рейнольд, желающий ему и себе только спокойной жизни, без грабежей и убийств где-нибудь на севере материка. Сдирая друг с друга одежду, они будто устраивают драку за первенство в споре, но стоит разбойнику оседлать крестоносца, как волна необоснованной ненависти превращается в лёгкий бриз, а панический страх сменяется бездуховным желанием, которое романтики зовут страстью, а Дисмас…
Дисмас до сих пор не понимает, как назвать то, что он чувствует к Рейнольду.
— Если ты посмеешь сдохнуть, я позабочусь о том, чтобы в аду тебе нашлось местечко.
— Оба будем там. — На выдохе говорит рыцарь и, сжимая пальцами бёдра разбойника, стонет.
Магистр говорил ему, будто прелюбодеяние — грех. Он вспоминает об этом каждый раз, когда Дисмас делит с ним ложе, всё ещё пахнущее свечным воском и предыдущими постояльцами, и сходит с ума. Раз за разом. Грешить с мужчиной в подобном месте — деяние, сравнимое с предательством веры и собственных убеждений, но только здесь они могут сорвать с лиц свои маски. Чтобы вспомнить, кем они были до того, как Наследник подписал с ними смертельный контракт.
Дисмас ненавидит быть снизу, поэтому сам задаёт правила и редко позволяет касаться себя. Он ведёт любовную игру, как шулер, всегда подбрасывая козыри. Рейнольд знает, что если разбойник насаживается на его член, извиваясь, будто портовая шлюха, то в данном случае шлюхой является он сам. И если бы рыцарь не принимал это, как данность, сей факт являлся бы оскорблением его чести.
Ведь иначе они бы не сошлись.
— Дисмас…
Услышав своё имя, разбойник останавливается, тяжело дыша и, не слезая с крестоносца, перехватывает ладонь, влажно скользящую по его татуированной груди.
— Чего тебе?
— Если назад дороги нет, зачем тогда ты считаешь дни?
В графитовых глазах мелькает отблеск замешательства. Содрогнувшись всем телом, Дисмас неровно выдыхает, наклоняясь к рыцарю и целуя его в потрескавшиеся губы, но Рейнольд прерывает поцелуй. Этот неловкий вопрос повисает в воздухе петлёй на виселице.
К которой Дисмас был когда-то приговорён.
— О чём ты мечтаешь, Дисмас?— спрашивает крестоносец и подаётся вперёд, насаживая на себя разбойника, на что тот отвечает, судорожно выдыхая:
— О том, чтобы ты заткнулся.
Сминая в кулаке простынь, Дисмас вторит стонам из-за стенки громким рычанием и, когда слова теряют свой смысл в веренице эмоций и неудержимой похоти, отказывается продолжать разговор. Заставлять его Рейнольд всё равно не станет. Во всяком случае не сейчас.
— Как давно ты здесь?
Разбойник задумчиво проводит пальцами по резному надгробному камню с рыцарским гербом и, остановив мрачный взгляд на наёмнике с восточным акцентом, поднимает руку, чтобы поправить платок, которым скрывает лицо, испещрённое шрамами.
— Достаточно, чтобы сойти с ума.
Уже один месяц и пять дней никто не задавал ему подобный вопрос.
Он посчитал.
Голод
Олдрик/Гвини + Салливан
Darl Souls 3
Олдрик/Гвини + Салливан
Darl Souls 3
Жизнь, которой мы живем, близка к правде, как бельмо на глазу, и когда вдруг кто-то изменяет ее — начинается гротеск "Розенкранц и Гильденстерн мертвы"
Когда Пламя начало гаснуть, он увидел сон. Сон, в котором дева в белых одеждах пела ему песни, а море, море за обломками разрушенной столицы, оно шептало пророчества и рассказывало ему о грядущем и упущенном.
Олдрику впервые было спокойно.
— Если ты пришёл убить меня — убей. Или пусть Салливан вершит свой суд надо мной по законам Иритилла, как если бы я не являлся Богом и не помнил заветы Великого Отца.
Теперь снов больше нет. Повелитель Пепла осквернил Анор Лондо и заполнил его своими последователями, что любезно приносили ему человеческие останки. Ложе Храма стало ему тесным. Глубины больше не завораживали. Сожжённая душа больше не пылала.
И после эры сверкающего пламени остался лишь пепел.
— Олдрик Пожиратель Богов… Так ведь тебя называют?
Над твердыней Гвина застыла мёртвая полная луна. Пока Салливан жестоко расправлялся с теми, кто ещё хранил верность Гвиндолину, падшее божество смиренно сидело в темнице, обессиленное и заклеймённое. Его иллюзия давно уже спала с Анор Лондо, не было никакого смысла поддерживать её, ведь никому больше не было дела до того, что здесь случилось. Гвиндолин чувствовал, как перемешалось время, как само понятие мира потерпело изменения, и ничего не мог с этим сделать. Его постигло разочарование. Затем отчаяние. Поэтому он не сопротивлялся Салливану и даже не попытался вернуть себе трон.
Ведь он никогда ему не принадлежал.
Олдрик просочился сквозь решётку тюремной камеры, постепенно заполняя собой и без того небольшую комнату. Змеи, что служили ногами божеству, зашипели, угрожающе приподнимаясь над полом, но сам Гвиндолин не испытывал страха. Глаза его, скрытые под маской, слепо смотрели в темноту коридора по ту сторону темницы.
— Я слышал рассказы о тебе. В далёком Храме Глубин ты долгое время покоился в саркофаге. Ты пожирал детей и пленников Глубин, не зная жалости, не зная насыщения. Порой я задавался вопросом, почему именно ты зажёг Пламя, но потом осознал одну простую истину.
Чёрная масса вздыбилась, нависла над Гвиндолином, плотоядно ощерив тысячу пастей. Олдрик был голоден и за голодом своим не слышал и не понимал сказанного богом.
— Истина в том, что Пламени всё равно. В нём сгинет как негодяй так и праведник.
Он поднял взгляд и, встретив лишь липкую черноту, что становилась всё ближе и ближе, воздел к ней худые руки. Гвиндолин улыбался, будто блаженная дева, спустившаяся к Олдрику с грани всех его волшебных снов, и это его остановило на мгновение. Он любовался прекрасным божеством, борясь с голодом.
Первобытным голодом Повелителя Пепла, жадного до Пламени.
— Пожирая других, ты не приблизишься к богам. Твоя душа уже пуста. Пуста, Олдрик. Но если я хотя бы на секунду смогу продлить твою жизнь… Я готов сдаться.
Гвиндолин сдался ещё вечность и вечность и вечность назад. Вздрогнув, когда его ладони коснулись пульсирующего тела святого Глубин, божество замерло и опустило голову.
— Негорящий вернёт тебя на твой трон. Он придёт за тобой, отрежет все пути к отступлению и превратит тебя в топливо для Пламени. Отныне ты не герой. Ты всего лишь отголосок прошлого Цикла. Тебе не стать ни богом ни потомком богов.
Голос Гвиндолина становился жёстче, он будто зачитывал приговор. Пожиратель уже почти поглотил шипящих змей, что захлёбывались пеплом и тьмой, и начал вбирать в себя белоснежные одежды и бледные худые бёдра сына великого Гвина, который, не двигаясь с места, продолжал говорить.
А что ему ещё оставалось?
— Если ты поглотишь мою душу, смогу ли я через тебя узреть конец целой эпохи? Обращусь ли я в пепел? Покажешь ли ты мне Пламя?
Олдрик, ничем более не сдерживаемый, набросился на Гвиндолина. У него не было рта, чтобы ответить, у него не было глаз, чтобы смотреть, он мог лишь ощущать. Увы, но Пожиратель не мог пообещать божеству, что тот через него увидит, как Пламя погаснет. Обещания — не удел проклятых.
Худое бледное тело содрогнулось в последний раз, и Олдрик, выволакивая его из темницы, распластался на каменном полу широкой залы, издавая утробный рык. Наблюдающий за ним с балкона Салливан до боли стиснул в ладони эфес своего меча, но не двинулся с места и даже не шелохнулся, когда длинные бледные руки Гвиндолина отчаянно царапнули по земле. Изо рта бывшего божества вырвался поток крови вперемешку с чёрной субстанцией, из которой состоял Пожиратель, и Олдрик наконец-то увидел…
Чужими глазами он увидел Анор Лондо, ныне застывший в безвременье Иритилла, и чужим голосом произнёс.
— С а л л и в а н…
Понтифик почтенно склонил голову и поборол желание отвернуться.
Глядя на то, как Олдрик осквернил тело Гвиндолина, Салливан понял, что назад пути уже нет.
Что же он натворил?
Как в том кино
Маккри/Шимада
OVERWATCHHH
Маккри/Шимада
OVERWATCHHH
Знаете, есть такое выражение, что любовь нужна как воздух? Так вот, воздух, все-таки, важнее. "Доктор Хаус"
Это похоже на кадр из низкобюджетного ковбойского кино. Он заходит в салун, в нос ударяет запах крови и сигарного табака. На полу пять трупов и бармен, у которого на лицо болевой шок: ещё немного и станет шестым. А на барной стойке сидит Джесси. Просто сидит, прикуривая от старой бензиновой зажигалки.
— Знаешь, Шимада… — говорит ковбой, наливая себе в треснутый стакан виски. — Иногда тяга к хорошему алкоголю после тяжёлого рабочего дня убивает в тебе человека и превращает в монстра. Наверное, сегодня именно такой случай.
Ханзо уже видел подобное в Дорадо — тогда Маккри крупно влип, задолжав Лос Муэртос, и устроил резню. Ему хватило трёх бутылок и шести пуль, чтобы усеять пол в гостиничном номере бездыханными телами, от которых потом проблематично было избавиться без чужой помощи.
Для этого у Джесси наготове всегда была тревожная кнопка. Он называл её призывом Дракона.
— Ты насорил. — Отвечает Шимада, переступая через стонущего бармена и продвигаясь ближе к стойке. — Тебе никогда не говорили, что у тебя проблемы с социализацией?
— Райс что-то там ворчал по этому поводу. И вообще, к слову, у тебя тоже не всё в порядке с общением. Ты даже мне не улыбнулся.
Иногда история повторялась. На тревожную кнопку приезжал сам Джесси, заранее готовясь к тому, что придётся использовать аптечку. Драки в барах не особо вязались с нордическим характером Шимады, а вот одиночные убийства каких-то крупных поставщиков Когтя всегда плодили проблемы. Проблемы, которые нельзя решить в одиночку.
— Дай угадаю. У тебя не было с собой денег на виски и ты предпочёл убрать свидетелей своего дерзкого ограбления? — Ханзо оставляет на стойке сумку и футляр. Достаёт сигареты Salem, от которых у Джесси всегда болит голова, и просит прикурить довольно нетерпеливым и властным жестом. Наверное, у него это с рождения, думает Маккри.
А Шимада лишь критически оглядывает разбросанный по полу мусор. Он очень редко курит — в основном в те моменты, когда требуется спокойно оценить свои возможности. Пять плюс один. Легче оставить трупы здесь, а им самим собрать вещи и свалить, не привлекая внимание полиции.
— Кто они? — спрашивает Ханзо, подходя к ближайшему мертвецу и ногой переворачивая его на спину. — Простые бандиты или очередные наёмники, которым щедро бы заплатили за твою самодовольную голову?
Джесси ухмыляется, отпивая из стакана, и задерживает свой взгляд на ботинках Шимады — ему всегда было интересно, как они снимаются.
— Ищейки. Воры. Просто идиоты. Нашли где-то в сети моё изображение и решили поиграть со мной в опасные игры. Как видишь — я выиграл.
— А бармен? — затушив свой Салем в пепельнице, Ханзо наклоняется к единственному выжившему и прислушивается. Дышит. При смерти. Можно свернуть ему шею и добавить к коллекции, но Шимада не хочет марать руки.
— Он направил мне в лицо дробовик. Знаешь, когда тебе в лоб смотрит дробовик, как-то не до милосердия.
— Тоже верно.
Допивая виски, Маккри следит за Драконом и спокойно останавливает свой взгляд там, где можно, и там, где нельзя. Отмечает про себя, что старые маргинальные куртки вылизанным азиатским ящерам не очень к лицу, и с ухмылкой интересуется:
— Слушай, а ты себе пирсинг только на лице сделал? Или мне попросить тебя раздеться?
Так уже было. Джесси просто любит шутить шутки ниже пояса, Шимада к этому почти привык и не ведётся на провокации. Проще проигнорировать, чем пытаться отшутиться в ответ и получить новую порцию вопросов, от которых приличный человек бы покраснел. А ведь Маккри, вроде, не пятнадцать.
— Для человека, которому нужна помощь по утилизации трупов, ты слишком спокоен. — Говорит Ханзо.
— Ты не ответил на вопрос про пирсинг. Значит, я угадал.
Закатив глаза, Шимада выпрямляется и снова жестом просит зажигалку. Джесси щёлкает Zippo, наливает себе ещё. Сцена повторяется: дракон рыскает между трупами, а ковбой наблюдает за ним и рассуждает о прелести узких джинсов на мужских задницах. Про себя. Потому что шутить с драконом не следует. Во всяком случае в таком стиле.
— Как насчёт того, чтобы оставить всё, как есть, и просто уехать? Убрать один труп ещё можно, но… — глянув на бармена, Ханзо прислушивается и вздыхает. — Шесть уже проблематично.
— Пустая трата времени. — Помогает ему Джесси и улыбается, когда Шимада бросает на него недовольный взгляд. Немая сцена продолжается несколько секунд.
— Ты — моя пустая трата времени, Маккри.
Дымя своим ментоловым Салемом, Ханзо подходит ближе, переступая через труп, многозначительно смотрит в глаза Джесси и заглядывает ему за спину, взглядом выискивая что-нибудь ценное.
Сакэ, думает Маккри.
А на самом деле Шимада ищет скрытые камеры.
— Эта срань у тебя на переносице… — нарушает возникшую тишину ковбой и указывает на пирсинг Ханзо. — Выглядит пошло.
— Твой костюм тоже выглядит пошло.
Брошенная перчатка поймана, и это вызывает на лице у Джесси самодовольную улыбку. Допив свой виски и бросив в банку на стойке несколько центов, которые завалялись в его кармане, он спрыгивает и намеренно кривится, глядя на расплывающееся по дереву кровавое пятно. Пройдя к полке с алкоголем, Шимада отодвигает одну из бутылок в сторону и, обнаружив датчик движения для потолочной лампы, поднимает к потолку взгляд.
— Знаешь, будь тут камеры, к нам бы давно уже пожаловала местная полиция. Повязали бы нас. Пробили бы по базе… — Маккри прикуривает новую сигару и внезапно мрачнеет, продолжая: — Заработали бы на нас много бабла. Ты в курсе, сколько за твою голову дают? Я бы сам тебя сдал.
— Рискни.
Взяв вещи, Ханзо снова переступает через трупы. Снова прислушивается к тому, дышит бармен или нет, хотя и без этого знает ответ. Маккри следует по его следам, чтобы не наступить в кровь, и лишь на выходе внезапно произносит:
— Я скучал по тебе, Шимада.
Услышав вдалеке приближение полицейских сирен, дракон ускоряет шаг, ведя Маккри по каким-то закоулкам к арендованной машине, которая могла увезти их до ближайшего населённого пункта на шоссе 66. До тех пор, пока незакончится заряд в двигателе.
Как в том ужасном ковбойском кино.
— Напомни мне слово в английском, которое означает презрение...— просит Ханзо.
— Если ты меня презираешь, так и скажи.
Схватив Джесси за воротник пончо, Шимада толкает его за мусорный бак и прижимает к стене, собственнически целуя. Такого в планах не было.
Маккри думает о том, что для этого страстного жеста Шимаде приходится чуть приподняться на мыски. Потому что он ниже. И это кажется ковбою очень сексуальным.
Ханзо же думает о том, что по улице мимо вот-вот пронесётся полицейская машина, и этот отвлекающий маневр выглядит в его глазах чистой импровизацией.
— Я презираю тебя, Джесси Маккри. — Говорит Шимада.
— Тебе раньше никто не говорил, что ты ведёшь себя, как герой отвратительной гейдрамы? — спрашивает ковбой.
Отпустив его, лучник возвращается на дорогу, незаметно вытирая губы и взглядом выискивая спрятанную под навесом машину. Разблокировав двери, Ханзо садится за руль, бросив на заднее сиденье футляр с луком, и, дождавшись, пока Джесси сядет на пассажирское, отвечает:
— Мы не в кино. Поэтому заткнись и говори, куда ехать.
Кроссворд
Маккри/Шимада
OVERWATCHHH
Маккри/Шимада
OVERWATCHHH
Жить в одном номере с Джесси Маккри сложно. Не каждый вытерпит табачный дым, паранойю и вечную ругань с персоналом, когда в баре внезапно не оказывается виски. Поэтому в этот раз Шимада предпочёл спать отдельно, чтобы отдохнуть от напарника (которого ему навязали) и побыть хотя бы ночь в тишине, так как Джесси, вдобавок, ещё и изрядный любитель поболтать. А если внезапно придётся бежать из гостиницы, чтобы скрыться от преследования, для связи всегда можно воспользоваться внутренним телефоном.
Но если ты работаешь с ковбоем, то будь готов к тому, что форс мажор может случиться даже из-за какой-нибудь мелочи.
— Шимада!
Опрометчиво со стороны Маккри называть лучника по фамилии, когда того разыскивают минимум в четырёх странах.
— Это срочно!
Хотя, кому какое дело до беглого преступника в мотеле вроде Монтана-Бэй, расположенного на пустом шоссе?
— Удиви меня. — Произнёс Ханзо, открывая дверь и останавливаясь в проходе, чтобы Джесси не попытался просочиться внутрь, но того это не остановило. Держа в руках планшет, он всё же прорвался во временное убежище дракона, не дав тому даже слова сказать. Либо действительно случилось что-то из ряда вон выходящее, либо Маккри пытался за срочностью скрыть свою банальную скуку. Тогда Ханзо мог смело выставить ублюдка за порог.
Наверное.
— Министр экономического развития Японии, который во время омникризиса разработал проект по изолированию омников на севере страны. Восемь букв.
Ханзо захлопнул дверь. Одарив собеседника взглядом, достойным комедии положений, он подошёл чуть ближе, вырвал из рук Джесси планшет и вывел на него изображение кроссворда, явно скачанного из местной локальной сети. Какое-то время лучник молчал.
— Ты сейчас серьёзно?
Маккри закатал рукава клетчатой рубашки, решительно кивнул и воззрился на Шимаду с таким видом, словно от решения этого кроссворда зависела судьба человечества. Шимада недоумённо моргнул.
Немая сцена затянулась ещё на несколько секунд.
— Если ты не знаешь, так и скажи! — хмыкнул Джесси, наигранно обижаясь. — Там ещё один вопрос был, дай сюда.
Не успев сообразить, Ханзо позволил ковбою забрать планшет, закатил глаза и облокотился на край стола, многозначительно складывая руки на груди. В тайне надеясь, что Маккри надоест играть в одни ворота, лучник тяжело вздохнул.
— Верхний жакет японского одеяния для официальных встреч. Пять букв.
Поймав взгляд Джесси, Шимада с неудовольствием отметил, что его надеждам не суждено было сбыться, махнул рукой и коротко бросил:
— Хаори.
— Какой ты молодец. Знал, что ты мне поможешь.
Сев на кровать, ковбой поднял на Ханзо взгляд и, вбив в кроссворд угаданное слово, намеренно неспешно пролистал список вопросов. Чем дольше длилось молчание, тем некомфортнее становилось Шимаде, а чем некомфортнее становилось Шимаде, тем веселее было Джесси.
Аксиома их отношений.
— Признайся честно — тебе скучно? — произнёс Ханзо после этой неловкой паузы.
— Без тебя очень скучно.
Маккри отложил планшет и спокойно улыбнулся своему собеседнику, наблюдая за его попытками скрыться от настойчивого взгляда. В какой-то момент Шимаде очень захотелось выйти и из чувства противоречия занять номер напарника, но внутренние резервы врождённого упрямства не позволили ему совершить акт капитуляции. Он продолжил стоять у стола, умоляя всех существующих богов, чтобы Джесси быстро надоело паясничать.
Потому как для преступника в бегах он был слишком беспечным. И надоедливым, как торговец в переулке.
— А у тебя был хаори? — спросил Маккри, оглядывая Ханзо.
— Напомни мне в следующий раз скачать тебе японские кроссворды. Там угадывать слова не надо. Может это научит тебя не заходить ко мне без веской причины.
Джесси скривился и покачал головой.
— Нет, такие головоломки напоминают мне тебя. Море из пустых клеток и цифр, попробуй разобраться, где там спрятана картина.
Шимада направился к окну и, приоткрыв его, выглянул наружу. На тёмной парковке кроме пыльных бьюиков ничего не было, а за пределами мотеля простиралась бескрайняя степь, некогда застроенная ветряными мельницами, которые теперь стояли безжизненные и никому не нужные.
Их силуэты на фоне бледно-синего неба казались жуткими. Так себе пейзаж.
— На твоём месте я бы лёг спать пораньше. Нам предстоит долгий путь. Нецелесообразно тратить время на отдых, всю ночь решая кроссворды… — Ханзо опустил взгляд и раздражённо повёл плечом.
— Если я начну жить согласно плану, то быстро превращусь в тебя. И тогда скорее всего мы убьём друг друга.
Маккри пролистал список вопросов во второй раз и продолжил:
— А чем отличается мужское кимоно от женского?
Шимада немного расслабился, обрадовавшись тому, что беседа не преобразовалась в конфликт, и вздохнул.
— Покроем. Тканью. Много чем.
— Если бы я тебе подарил кимоно, ты бы надел его?
Ханзо обернулся и смерил Джесси нечитаемым взглядом, который мог означать только одно: вопрос был совершенно неуместен.
— Слово в английском, обозначающее “иди в свой номер, Джесси Маккри”. Четыре буквы. — Не подумав, выпалил лучник и, увидев на лице собеседника хитрую ухмылку, нахмурился. — Что смешного?
Поднявшись с кровати и отряхнув джинсы, Маккри подошёл ближе к Ханзо и, картинно задумавшись, металлическими пальцами протеза перехватил смятую пачку сигарет в его руках.
— Мне кажется, там должно быть больше букв. И слов. И парочка из них точно будет нецензурная, но благородные драконы не ругаются, верно? — понюхав сигарету, Джесси поморщился, вложил её в губы Шимаде и прикурил ему. — Плохой кроссворд.
— Ты вернёшься к себе или мне тебя выгнать?
— Ты не ответил на вопрос.
Ханзо поймал взгляд Маккри и неприятно сощурился, затягиваясь дымом. Он бежал от табачной вони, вечно исходящей от ковбоя, но сам же срывался, когда тот был рядом.
— Если я отвечу, ты уйдёшь?
Джесси сдул в сторону дым и пожал плечами. Чуть наклонившись к Шимаде, он понизил голос до шёпота:
— Уйду.
Затянувшись сигаретой, сильно ударяющей в нос ментоловыми нотками, Ханзо сделал небольшой шаг назад, чтобы Маккри оставался от него на расстоянии вежливого поклона, выдохнул дым в окно и усмехнулся.
— Министра звали Хасимото. Во время омникризиса он организовал в префектуре Исикава сбор добровольцев, готовых оцепить омнию. Программа по изолированию провалилась, когда там прогремел взрыв, устроенный группой саботажа. Восемь букв. Ха-си-мо-то.
Некоторое время Джесси стоял неподвижно, глядя на Шимаду с подозрением, затем задорно расхохотался, хотя в его взгляде и было заметно лёгкое разочарование.
— Я ненавижу тебя, Ханзо.
— Ты просил ответить на вопрос — я ответил. Надо было уточнять, какой вопрос.
Маккри вернулся к кровати, забрал планшет и, вписав в кроссворд правильный ответ, направился к выходу.
— В следующий раз принесу японский.
Шимада, выбросив сигарету на пыльную парковку к пыльным бьюикам, вздохнул.
— Спокойной ночи, Джесси.
И остался наедине с застывшими на горизонте ветряными мельницами.
@темы: Фикрайтерская шиза, Фанфики
-
-
26.02.2017 в 12:001 на Рейнольд/Дисмас
случайные аватарки как всегда в тему хдд
-
-
26.02.2017 в 12:09точно, я чот отвлёкся и забыл про фичок, я молодец =__= сорян, спасибо что напомнил
слющай
мне тут штото недавно попало в глаз
не мышонком не лягушкой а неведомой зверушкойГвинниа сможешь написать по 4й цитате Олдрик|(/)Гвиндолин?
если всё же не твой личный сорт героина, то ничо страшного, я другое вброшу)))
-
-
26.02.2017 в 12:12Yharnam, я попробую)) если что, скажу. Тем более что планировал) уруру
-
-
26.02.2017 в 12:12уруру! спасибо тебе, пупсичек!
-
-
26.02.2017 в 16:52-
-
26.02.2017 в 17:13-
-
27.02.2017 в 19:53Шимадацест, ахахаха! XDD
-
-
27.02.2017 в 20:03Окей
-
-
28.02.2017 в 11:21-
-
28.02.2017 в 11:31