“So, you’re saying you want to leave a bullet in you? S’fine by me. Was trying to be nice, but that hasn’t gotten me far.”
Я так устал. Просто вот. Пиздец. От всего.
От того, что мне мало платят, от того, что я теряю мотивацию к своей работе.
От того, что здоровье внезапно выдало финт ушами и мне опять нужно тратить огромное количество бабла на врача.
От того, что не только моё здоровье хуярит.
От того, от сего, от пятого, десятого.
Моя жизнь - это череда усталости, меланхолии и экзистенциальных вопросов, сменяюших друг друга.
Ощущение, будто я делаю со своей жизнью какую-то хуйню, не отпускает. Я лукавлю, когда утверждаю иначе.
И я не могу найти спасения ни в алкоголе, ни в сигаретах, ни в разговорах от рассвета до другого рассвета.
Отвлеките меня своими заявками, что ли. Без вступления и пафосных речей.
Тут условияДавайте устроим Герои Не Умирают 2.0.
Персонажи: Габриэль Райес, Джек Моррисон, Ана Амари, Ханзо Шимада, Гендзи Шимада, Джесси Маккри.
Джен, слэш, гет, без разницы.
Давайте пока пяточек цитат, а там посмотрим.
Мне карастрофически надо отвлечься. Пусть будут цитаты Буковски.
1. Find what you love and let it kill you. (Найди то, что ты любишь, и пусть оно тебя убьет) Джесси и Райес. 
2. It's possible to love a human being if you don't know them too well. (Любить человека возможно только в том случае, если знаешь его не слишком хорошо) внезапные Райес и Ана
3. You begin saving the world by saving one man at a time; all else is grandiose romanticism or politics. (Чтобы начать спасать мир, надо спасать каждого человека по отдельности, одного за одним; спасать всех — это романтизм или политика) Ана Амари и Джек.
4. I don't like jail, they got the wrong kind of bars in there. (Не люблю тюрьму, у них тут неправильные бары) ГейбМаккри
5. Some people never go crazy, What truly horrible lives they must live. (Некоторые люди никогда не сходят с ума. Какие же действительно ужасные жизни они проживают) POV Маккри и Ханзо
Когда ты на самом деле плох, ты не кривляешься, ты просто такой есть. И мне нравилось быть ублюдком. Попытки быть хорошим делали меня слабым. Рипер76 для Клинта спешл
Эта весна - моя поворотная точка.
Измени в себе что-то или умри.
Исполнения:
Ему хотелось посмотреть на то, что осталось от тела командира Райеса.
— Слышал про эффект “зловещей долины”? Говорят, эта теория могла объяснить, почему началась наша вражда с омниками. Мол, всё находится у нас в головах. Андроиды, киборги и жестянки просто вызывают у нас панику на подсознательном уровне и…
Джесси выпивает стакан виски и поднимает хмурый взгляд на сидящих за стойкой парней. У одного на плече нашивка торговой компании, у второго налицо отпечаток безработицы и чрезмерного употребления алкоголя. Они говорят об омниках уже почти час, то и дело поглядывая на протез Маккри и его то и дело наполняющейся выпивкой стакан. Согласно той же теории “долины”, аугментированные руки входят в список того, что обществом воспринимается, как угроза. Но Джесси плевать.
— Анонимные источники сообщают, что последствия взрыва в Швейцарии на месте базы распущенной организации Overwatch ликвидированы. Эксперты сходятся во мнении, что взрыв был следствием несчастного случая и неисправности оборудования, но расследование ещё не прекращено. Мы следим за ситуацией.
Ведущая новостей улыбается в камеру, хотя и говорит о том, что во время того взрыва погибло много хороших агентов. Весь её вид просто кричит о том, что она бы с удовольствием присоединилась к протестующим, благодаря которым был подписан акт Петрас, она нисколько не сочувствует тому, что мир справедливости и слепой веры в лучшее лишился единственных защитников. Ведущей всё равно, что тел Джека Моррисона и командира Райеса не нашли. Она не приносила на их могилы цветы.
Дешёвка.
— Возможно автор этой теории хотел нам сказать, что человекоподобные роботы напоминают нам о смерти… — подаёт голос безработный. Он пьёт уже шестую бутылку пива и заметно хмелеет, но это не мешает ему продолжать разговор на околонаучную тематику с таким видом, словно он закончил академию.
— Роботы — это угроза, потому что мы осознаём, что никогда не сможем им ничего противопоставить. Мы не контролируем их. Мы даже не способны их понять! — восклицает тот, который служит клерком в торговой компании. — Глядя на них, мы испытываем дискомфорт, потому что на нас накатывает страх того, что мы не восприимчивы к настоящей эмпатии точно также, как и они. Мы смертны. Мы беззащитны. Мы слабы.
— То есть, ты ведёшь к тому, что мир с омниками временный?
Джесси опускает взгляд на виски. Он уже сидел в этом баре раньше, глушил стакан за стаканом, а потом пьяный приходил на ближайшую тайную базу Blackwatch и падал под ноги Райесу. Тот, конечно же, злился. Бывало даже, что избивал. Но чаще всего просто тащил в душевую и там, сунув Маккри прямо в одежде под ледяной душ, начинал читать нотации.
Его шрамированное после войны лицо выражало бурю эмоций.
От разочарования до праведного гнева.
Он напоминал Джесси отца, которого у него не было, но мать рисовала похожий образ.
Что осталось от тела Райеса? Пыль, обломки, отголоски и воспоминания о том, когда Overwatch был большой семьёй, разделённой на части по вине обстоятельств.
Что он думал о Райесе сейчас? Что тот больной ублюдок и мразь. Мразь, заставившая Джесси пытать и убивать, потому что в этом состояло его жизненное кредо.
Иные причины звучали, как отговорки.
— А что Overwatch? — спрашивает один из парней за стойкой.
— Да кому они теперь нужны? Сборище бесполезных ублюдков. — Отвечает другой.
Маккри выпивает ещё один стакан.
Когда он пьяный сидел под ледяным душем, Райес смотрел на него, как на бездомную шавку. Цедил сквозь зубы какую-то ересь. Называл Маккри “loco”, и если командир переходил на испанский, это означало, что он в ярости. Потом, конечно, всё забывалось. В жутком похмелье Джесси приходил к Габриэлю, а тот вёл себя, как обычно. Даже наливал стакан воды и разводил в нём аспирин.
Хотелось ли теперь Маккри плюнуть на пустой гроб Райеса?
Пожалуй, он просто нальёт себе ещё выпить.
Можно ли его назвать плохим человеком после этого? Разве хорошие и отважные парни не должны добрым словом поминать своих учителей?
— Эй, ковбой!
Джесси поднимает хмурый взгляд на бармена.
— С тебя десять баксов. Мы скоро закрываемся, выметайся отсюда.
Бросив на стойку пару купюр, Маккри мрачно усмехается, привычно вальяжно сползая со стула. Достаёт сигару из кармана. Прикуривает от зажигалки, вспоминая, как Райес запрещал ему дымить в комнате. Как точно так же говорил:
— Выметайся.
И как грозился выбросить Джесси из окна, если тот ещё хоть один раз придёт пьяный, как матрос. Признаться, иногда Маккри скучал по ворчливому мексиканцу, поэтому возвращался снова и снова к пустой могиле на кладбище.
Мразь Габриэль, который был достоин нормальных похорон с грустными улыбками и приспущенными флагами во дворе базы, он уже никогда не выйдет у него из головы.
— Интересно, а эффект “зловещей долины” распространяется на людей? — спрашивает он, когда мимо него проходят те двое парней, думающих, что они многое знают о войне и омникризисе. — Что если в глазах человека ты видишь бездушного робота, знающего только то, что, по его мнению, правильно?
Клерк из торговой компании замирает на секунду, в его глазах читается лёгкая паника. Его спутник мрачно смотрит на Джесси, но из-за выпитого пива с трудом соображает. Диалог оканчивается ничем для обеих сторон.
— Наверное, я просто пытаюсь оправдаться. — Наконец говорит Маккри, выдыхая облачко дыма и дотрагиваясь до своей шляпы. — Поэтому вот вам совет на будущее — никогда не связывайтесь с мудаками, которыми не можете управлять. Себе дороже.
Выйдя из бара, Джесси проделывает знакомый путь до заброшенной и опустевшей базы. Сев на ступеньки, он тушит сигару о подошву ботинка и глубоко вдыхает свежий осенний воздух, наполненный ароматами прелых листьев.
Однажды они уже сидели здесь с командиром. И Райес сказал ему, что приказы командования больше не выполняются. Затем он взял его руку в свою, внимательно рассмотрел протез и судорожно вздохнул.
Это был первый и последний раз, когда Габриэль попросил у Джесси прощения.
Me arrepiento de eso.
Маккри думает о том, что тогда ему следовало просто попрощаться. Без лишнего сентиментального говна и ненужной эмпатии. Быть может после этого ему бы не захотелось смотреть на то, что осталось от Габриэля Райеса, и приносить цветы на его могилу каждый грёбанный праздник.
— Джек?
Моррисон поднял взгляд и увидел перед собой светлые коридоры базы. Увидел, будто наяву, как они идут в штаб командования, обсуждая насущные проблемы. Как им улыбаются новобранцы. Увидел их молодыми, как на той самой фотографии, что отныне всегда хранилась в его нагрудном кармане.
— Джек, ты в порядке?
Теперь здесь нет ничего. Только копоть и мусор. Оставленные гнить надежды и мечты.
— Да, Ана. В порядке.
Тяжёлая винтовка оттягивала ему плечо. Старые раны от воспоминаний тут же засаднило, дыхание сбилось, а перед глазами саваном улеглась пелена усталости. С каждым днём он видел всё хуже, и тут уже не знаешь, на что грешить: на ту дрянь, которой его накачали во время Программы, или на старость, которая поджидала его за углом.
— Может, тебе лучше присесть? У меня с собой есть чай.
Ана стряхнула со столешницы пыль, выдвинула стул и мрачно огляделась. Моррисон кожей почувствовал укол невысказанных вопросов с её стороны, но послушно промолчал, стоило Амари остановить на нём свой бескомпромиссный взгляд. С этой повязкой и седой копной волос, растрёпанных после долгой дороги, она казалась ещё старше, но и сам Джек выглядел не лучше.
— Если ты сейчас же не сядешь за стол, я заставлю тебя это сделать.
Солдат добродушно усмехнулся. Ну, старость Ане не помешала сохранить свою натуру. В их тандеме она всегда была такой — напористой, строгой, иногда даже чересчур. Опустившись на стул, Моррисон скинул с плеча футляр, порывисто сорвал с лица визор и вздохнул — в нос ударил запах пыли и палёной проводки.
Когда-то именно на этой базе они впервые встретились с Амари. А Габриэль сказал, что мудрая женщина в команде, будто козырь в рукаве у шулера — всегда идёт на пользу делу.
Он был прав.
— Когда ты последний раз спал?
Джек встретил взгляд Аны, взял из её рук походный термос и принюхался. Острый марокканский чёрный чай. Её любимый сорт.
— Ты имеешь ввиду “нормально спал”? — Моррисон сделал паузу и вздохнул. — Может неделю назад. Пять часов. Затем меня снова начали мучить кошмары.
— Так не пойдёт, Джек.
Воистину кладбищенская тишина опустилась на комнату отдыха, где раньше всегда было шумно от бесконечных разговоров, общих шуток и вечерних мероприятий. Отныне и впредь здесь будут господствовать сумрак и въедающийся в кожу запах запустения. Джек никогда не сумеет смириться с тем, что случилось с Overwatch.
В этом была его жизнь. И в этом же состояло его проклятие, как ни крути.
— Ты взвалил на себя тяжёлую ношу… — прорвалась сквозь гнетущее молчание Ана. — Это искупление или месть?
— Оставь месть Райесу. Я просто хочу спасти то, что осталось.
— А разве от нас что-то осталось, Джек?
Моррисон отпил из термоса и вернул его Амари. При одном упоминании о Габриэле в горле встал ком, а дышать стало в разы труднее. Под маской Жнеца уже не его друг и соратник, пора было покончить с этими ненужными сантиментами, но память не усмиришь простым самовнушением.
— Ты герой или линчеватель? — продолжила Амари, вытаскивая из сумки оставшиеся боеприпасы и медикаменты. — Линчеватели мир не спасают, а опускают в бездну.
— Но, Ана… — попытался возразить Моррисон и остановил её руку, когда она попыталась снять с него куртку, чтобы осмотреть ушибы и полученные ожоги.
— Пока ты ничем не отличаешься от Габриэля. Хочешь спасти мир — начни с себя.
От её слов Моррисон опешил и сопротивляться перестал. Снимая одежду и старые бинты, обнажая шрамы и затянувшиеся раны от пуль, он будто сдирал с себя кожу заживо, открывался перед Амари, как раньше, когда на его шее петлёй висельника была затянута ответственность за организацию. Он не боялся открываться. Просто перед Аной это было сложнее.
— Давай не будем о Райесе… — попросил Джек. Отстранённо кивнув, Амари задумчиво провела кончиками пальцев по косому шраму на груди бывшего командира и вздохнула.
— Хорошо выглядишь для того, кто восстал из мёртвых.
Моррисон перехватил её ладонь и нахмурился. Вот об этом ему говорить тоже было нелегко, но он всё равно улыбнулся, отвечая:
— Ты тоже.
Пока она изучала его раны, Джек изучал её. Последняя их встреча была больше похожа на скомканное прощание, чем на разговор по душам. Имеет ли смысл интересоваться жизнью Аны? Как она очнулась? Что она делала всё это время? Знает ли Фарра о том, что её мать жива?
— Эй… — повернув голову к Амари, Моррисон захотел задать все эти вопросы, но Ана покачала головой и указала на накрытую плёнкой софу.
— Ложись. Чем дольше ты не спишь, тем больше в твоей голове ненужных мыслей. А кошмары свои оставь мне.
А, впрочем, сейчас и вправду не самый лучший момент для исповеди. Как только он положил голову на колени Амари, вся эта база, весь этот мусор и весь этот больной безумный мир перестали существовать. Так было всегда. Даже во времена светлых коридоров и сдержанных улыбок. Подперев голову ладонью в перчатке, Ана опустила взгляд на Моррисона и по-матерински нежно произнесла:
— Тебе просто нужно поспать, Джек. А там уже мы разберёмся с тем, кого спасать в первую очередь, чтобы вернуть то, что у нас с тобой отняли.
— Я смотрю на тебя и постепенно убеждаюсь в том…
Моррисон прикрыл глаза и прислушался к кошмарной тишине, что пугала его в минуты одиночества.
— Что только женщина подскажет, что правильно, а что нет.
— О, перестань. Ты всегда это знал. Просто изображал героя и думал, что делаешь, как лучше.
Она остановила свою руку на его животе, где находился уродливый шрам от выстрела в упор. Выстрела из тяжёлого обреза.
— Мы вернём его, Джек.
Проваливаясь в сон, солдат понял, что в том чае были не только марокканские травы, но и успокоительное. От каждого слова Амари по телу пробегала дрожь, но сон постепенно брал своё — Моррисон даже не успел ответить на сказанное.
Зато он прекрасно услышал следующее:
— Мы спасём Габриэля.
И уснул. Впервые без каких-либо сновидений.
Слышишь? Это белоголовый орлан. Его частенько изображают на сувенирных кружках, и он ассоциацией проскальзывает в головах у туристов, стоит только упомянуть Штаты в любом разговоре о поездках. Эта птица изображена на моей зажигалке. Эта птица на моей футболке. Футболке, которую я тебе одолжил, когда мы пересекли границу Теннесси. Мы сбегаем от Когтя в те места, которые на карте Blackwatch всегда были багрово-красными. Багрово-красный в системе оценки опасности командира Райеса — полный пиздец. Здесь банды после омникризиса делят между собой территорию, а продавцы всегда держат под прилавком Desert Eagle. Нас с тобой ждёт просто незабываемый отпуск.
Только тебе на это наплевать.
— Может, махнём на море? Там всегда холодное пиво, доступные женщины и круглосуточные мотели. От линии горизонта глаз не оторвать. Что думаешь?
Я выкупил у того техасца из забегаловки подержанный внедорожник ещё до встречи с тобой. И теперь сижу за рулём, гоню на север и говорю какую-то чушь, надеясь хоть как-то достучаться до твоего азиатского спокойствия. Вы с братом очень похожи, знаешь? Он точно также смотрел на меня, когда мне после выпитого хотелось поболтать на тему музыки Джонни Кэша или про алкоголь. Всё равно что биться головой в бетон — вот так я себя чувствую рядом с вами.
Очень удручает.
— Ещё можно сбежать в Мексику. Только там меня каждый второй мечтает повесить, отдохнуть не получится. — Говорю я, притормаживая на перекрёстке, чтобы свериться с картой. А ты отвечаешь:
— В петле ты бы смотрелся умопомрачительно.
— Ой ли. С каких это пор тебя возбуждают покойники?
Поправляя солнечные очки, ты усмехаешься преувеличенно добродушно, и я в очередной раз забываю, что хотел сделать пару секунд назад. Рядом с тобой каждое сказанное мной слово кажется бредом сумасшедшего. Но висельная шутка звучит, как комплимент. Ты по-другому не умеешь. Тебя вообще не учили ладить с людьми.
Ты вообще, Ханзо, мало походишь на нормального человека. Чешуйчатый ящер под бледной кожей, без сердца, крови и потребностей. Порой мне кажется, что если тебя поджечь, ты даже не почувствуешь.
В этом принципиальная разница между мной и тобой. Не то чтобы мне хотелось себя поджигать, просто метафора отличная.
— Так куда поедем? Море, солнце, пляж? Или текила, сигары, сахарные черепа?
Тяжело давить улыбку. Мы ведь даже не друзья.
— Мне без разницы.
— С тобой безумно сложно решать вопросы, Шимада.
— Может, кинем монетку?
Выудив из кармана блестящий на солнце коллекционный доллар, ты делаешь пробный бросок и говоришь:
— Орёл — Мексика. Решка — побережье.
В тишине салона раздаётся звон монеты. Затем вдалеке снова кричит орлан. Мой взгляд бегает от зажатого между твоими ладонями доллара к пыльной линии горизонта, и от такого накала страстей мне внезапно хочется надраться до беспамятства. Просто чтобы выбить из головы шутки о том, что мы не от Когтя сбегаем, а отправляемся в медовый месяц.
Вон, футболку уже мою носишь. Первый шаг сделан.
— Мексика.
— Да брось! Не может быть!
Нажав на газ, я изображаю разочарование, но раз судьба распорядилась отправить нас в Дорадо собирать пули головой от Лос Муэртос, то я готов подчиниться. Быть может, там нам найдётся прибыльная работёнка.
Вообще, путешествовать с тобой мне не в тягость. Америка большая, везде хотят нас посадить или повесить, но мы хоть куда-то двигаемся, пытаемся вырваться из зубастых пастей из последних сил. Наша жизнь — дорога, наша дорога — шоссе. Будь ты разговорчивым болваном, который постоянно переключает радио, я бы высадил тебя на первой же заправке без копейки в кармане.
— Умеешь танцевать?
Спрашиваю, а сам думаю, какого чёрта, Джесси Маккри?
Зачем задавать вопросы о танцах тому, кто никогда не пробовал текилу?
— Я просто подумал, что в Дорадо нынче фестиваль. Научил бы тебя танцевать сальсу.
— Сальсу?
Ты глядишь на меня поверх солнечных очков и усмехаешься так снисходительно, что мне становится неловко. Видимо, тебе это просто неинтересно. Твоя стихия — спокойные воды горячих источников и, проклятие, как бы мне хотелось, чтобы в Японии ты показал мне свой дом, наполненный воспоминаниями. Воспоминаниями, от которых дурно нам обоим.
— Да, в платье ты бы смотрелся умопомрачительно, Шимада.
— С каких это пор тебя возбуждают мужчины в платьях?
Мы молчим, а затем смеёмся. Ты сдержанно, а я не очень — всегда считал, что громкий смех продлевает жизнь. И неважно, что шутки не случилось. Просто мне нравится смеяться вместе с тобой и видеть, что ты такой же, как и я временами — искатель и игрок во мне радуется авантюристу в тебе. Глупо, наверное.
Мы проезжаем мимо забегаловки, которую построили тут уже после омникризиса. Она похожа на островок цивилизации в море из песка и металла, но на деле подают там вчерашние бургеры и разбавленную газировку с добавлением красителя, а кофе по вкусу напоминает бензин.
— Любишь кофе?
— Нет, предпочитаю чай.
Знаешь, очень сложно найти настоящий японский лимонник в пустыне, но стоит тебе буднично отмахнуться от такого тривиального вопроса, как во мне просыпается желание бросить всё и, рискуя нами, перебраться жить в Японию. Там ведь наверняка продаётся твой любимый чай.
— Скажи мне, Джесси…
Когда звучат эти слова, я задерживаю дыхание на мгновение и на автомате лезу в портсигар. Мне надо чем-то заняться, отвлечься, не акцентировать внимание на том, как ты произносишь моё имя, чётко проговаривая слоги. Пауза затягивается, заполняет дымом мои лёгкие, и сердце стучит, будто колёса поезда, несущегося навстречу пропасти. Давай, Ханзо, договаривай. Иначе я клянусь, что вышибу себе мозги, чтобы одной пулей выбить из них тебя.
— Мы с тобой путешествуем вместе уже почти полгода. Зачем ты задаёшь мне эти вопросы?
Не знаю. Я хочу слушать твой голос. Хочу, чтобы ты рассказывал мне всё, информировал о каждой детали. Какие женщины тебе нравятся? Умеешь ли ты любить? Что тебе по душе: джаз или блюз? Какой смысл путешествовать с тобой, если я знаю только то, что было написано в контракте на твоё убийство? Умеешь ли ты сходить с ума?
— Чтобы поддержать разговор. Иначе какой смысл в путешествии?
Ты вздыхаешь.
Глядя на каньон вдалеке, ты, чёрт бы тебя побрал, вздыхаешь и прикуриваешь от моей зажигалки. Вот, что я успел узнать о тебе за полгода — куришь ты только ментоловые сигареты и сгораешь от ночных кошмаров, просыпаясь через каждые два часа. Даже на соседней койке в мотеле я чувствую, как ты дрожишь, я слышу, как ты ругаешься и хватаешься за телефон.
Потому что там тебя наверняка ждёт сообщение от Гэндзи. Во сне ты его убиваешь снова и снова. А в реальности он живой.
Живее, чем ты, дракон с чешуйчатой кожей, с рубцами от ран и мозолями от долгих тренировок. Не зря меня преследует ощущение, что ты призрак, который не ощущает землю под ногами и едет со мной в никуда только для того, чтобы создать иллюзию какого-то действия. Вспомнить, каково это — быть человеком.
— Ты скучаешь по Гэндзи? — спрашиваю.
— Временами.
Твой брат — это единственное, что тебя трогает. Забавно. Жаль, что я не знаю дороги в Непал.
Пейзаж за окном с пустынного сменяется на городской. Пересечь границу с Мексикой — нетривиальная задача, но я заранее думаю, где найти обходной путь. Белоголовый орлан перестаёт кричать в вышине тусклого небосклона.
— Слушай, Джесси…
Твоя рука накрывает мою. Так буднично и так неправильно.
— Помни, дорогуша, я за рулём. Может, мне притормозить у обочины, чтобы ты…
— Давай поедем к побережью.
Мимо нас проносятся дома и развалины военного времени. Америка, которую я запомнил. И если ты хочешь побывать на краю континента, пускай. Там хотя бы воздух кажется свежее.
— С чего такая резкая смена настроения?
— Я не люблю сальсу.
Короткая пауза снова расцветает звуками твоего хриплого смеха, и ладонь, всё это время согревающая мою руку, соскальзывает на бедро.
— Но я готов послушать кантри. Только если ты мне споёшь.
— Никогда раньше не видела тебя в костюме, Гейб. Тебе идёт.
Когда Ана смотрит на Габриэля, она чувствует исходящие от него угрозу и панический страх. Не чувствует подтекст, видит лишь контуры, но никак не целую картину. Когда она прикасается к его плечу, её первым желанием становится отстраниться. Затем наступает момент тишины. Он замечает её в отражении зеркала и раздражённо отпускает галстук, который тщетно пытался завязать.
— Почему мне нужно идти на эту пресс-конференцию? — спрашивает Райес.
— Потому что Джеку нужна твоя поддержка.
Амари очень хочет, чтобы Габриэль снова начал приходить на общий сбор, чтобы снова участвовал в праздниках и дарил Фарре конфеты и мягкие игрушки. Но это лишь верхушка айсберга, игра на публику, которую заметит только внимательная чуткая женщина. Она не знает о вздорном командире ничего, что выходило бы рамки правил, личного досье и устава, а в его улыбке никогда не чувствует искренности и признательности.
Хотя, возможно, он улыбался так однажды. Когда впервые взял Фарию на руки и пообещал сводить её на стрельбище.
— Пусть засунет поддержку себе в задницу.
— Гейб…
Она разворачивает его к себе.
— Стой спокойно.
Она завязывает ему галстук.
Габриэль замолкает, раздражённо дёргая рукава пиджака и даже не глядя на Ану, но та знает, чувствует на уровне подсознания, что он хочет поднять глаза и встретить её немое осуждение так, как подобает мужчине. Когда они с Джеком подрались, Амари пришлось их разнимать, и она смотрела на него точно также. Потому что они семья, весь этот бред он слышал ни один раз, нет никакого смысла повторять.
Какой толк в этой семье, если он о своей собственной не в состоянии позаботиться?
Амари пропускает через себя эту мысль. Тяжело вздыхает, проводит ладонями по плечам Габриэля и поправляет жёсткий воротник его рубашки. Он никогда не носит рубашки. Не умеет их носить.
— Вот. Так-то лучше. Теперь ты похож на того, кто готов выступить перед камерами… — говорит Ана и натянуто улыбается, пытаясь стряхнуть напряжение во всём теле. Он ведь не убьёт её, нет? Он не попытается предать, не сбежит, не ослушается? Предсказывать что-либо, опираясь не на факты, а лишь на интуицию — удел дураков, но у неё нет информации, которую можно было бы уложить в рамки ситуации под названием “Габриэль Райес”.
Друг. Соратник. Командир. Кем ещё он может стать в её глазах?
— Ты не обязана быть здесь… — говорит он.
— Просто признай, что я нужна вам обоим. Что я нужна тебе.
Не зная, куда деть руки, Амари застёгивает пуговицы на его пиджаке, но Габриэль останавливает её. Она кажется ему маленькой и хрупкой, но прекрасно понимает, что это впечатление обманчиво, всегда обманчиво. Он бы мог попытаться сломать ей пальцы, послушать то, как она кричит, но не может даже сделать шаг назад.
— Гейб. Пожалуйста. Если не ради Джека, то ради меня — будь благоразумным. Говори так, как есть, слушай журналистов, помни, что не только наша репутация под угрозой. — Говорит Ана на выдохе, пытаясь поймать недобрый взгляд Райеса. — Мир под угрозой.
— Мир? Вряд ли моя ложь сумеет спасти мир.
Габриэль не хочет признавать то, что седые волосы у Амари — не просто попытка сменить стиль. Не хочет смотреть в её глаза, потому что в них будет рой невысказанных вопросов и попыток докопаться до истины. Она не знает его. А он совершенно не знает её.
Она не его семья. Верно?
— Спасение мира. Установка равновесия. Это наши основные задачи. А сеять хаос и разрушение… — Ана запинается на полуслове и хмурится, будто от боли. — Что ты скрываешь от меня?
Райес молчит.
Она снова поправляет ему галстук.
Безмолвие затягивается, и струны терпения лопаются, когда Габриэль резко отстраняется и разбивает зеркало одним точным ударом. Осколки режут ему руки, и он отчаянно ругается по-испански, совершенно не обращая внимания на кровь, пачкающую манжеты его рубашки. Ана понимает, что на месте зеркала могла оказаться она.
А Райес…
— Просто хватит задавать мне вопросы, Ана! Хватит пытаться узнать, что не так! Я в порядке! В порядке! Хватит!
— Нет, Гейб, ты не в порядке.
Снова развернув его к себе, но уже грубее, Амари ударяет его по щеке раскрытой ладонью и смотрит так, словно хочет повесить. Пощёчина звонким эхом растворяется в тишине, и Гейб, всё ещё пытающийся успокоиться, замирает, не в силах вымолвить ни слова.
Она осторожно берёт его руку в свою.
Она лихорадочно думает, где они могут найти аптечку и как объяснить остальным, отчего разбилось это бездушное зеркало.
— Соберись. Помоги нам обоим.
— Я устал делать вид, что мне не всё равно.
Любой другой от такого заявления бы вспылил, развернулся бы, но только не Амари.
Она просто находит салфетку, чтобы промокнуть порезы от зеркального стекла на его грубой руке. А затем обнимает его. Без причины. Чувствуя каждой клеткой своего тела, что Габриэль нуждается в чём-то подобном.
Она обнимает его, а он вдыхает аромат её парфюма, исходящего от седых волос, и закрывает глаза, не в силах признаться себе в том, что хочет упасть в ноги этой прекрасной женщине и попросить прощения. За всё, что было. За всё, что случится после.
За всё, что он совершит, довольствуясь одной лишь своей слепой яростью.
— Всё будет хорошо, Гейб.
В каждом осколке зеркала Габриэль видит то, кем он станет, но наваждение быстро проходит, уступая место теплу и нежности того момента, когда Ана целует его в висок.
Он хочет, чтобы это длилось вечность.
— Что с тобой случилось, Габриэль?
— Это всё он, Ана. Из-за них я стал этим.
— Габриэль…
— Тебя оставили умирать. Меня — страдать. Не забывай об этом.
От того, что мне мало платят, от того, что я теряю мотивацию к своей работе.
От того, что здоровье внезапно выдало финт ушами и мне опять нужно тратить огромное количество бабла на врача.
От того, что не только моё здоровье хуярит.
От того, от сего, от пятого, десятого.
Моя жизнь - это череда усталости, меланхолии и экзистенциальных вопросов, сменяюших друг друга.
Ощущение, будто я делаю со своей жизнью какую-то хуйню, не отпускает. Я лукавлю, когда утверждаю иначе.
И я не могу найти спасения ни в алкоголе, ни в сигаретах, ни в разговорах от рассвета до другого рассвета.
Отвлеките меня своими заявками, что ли. Без вступления и пафосных речей.
Тут условияДавайте устроим Герои Не Умирают 2.0.
Персонажи: Габриэль Райес, Джек Моррисон, Ана Амари, Ханзо Шимада, Гендзи Шимада, Джесси Маккри.
Джен, слэш, гет, без разницы.
Давайте пока пяточек цитат, а там посмотрим.
Мне карастрофически надо отвлечься. Пусть будут цитаты Буковски.
Эта весна - моя поворотная точка.
Измени в себе что-то или умри.
Исполнения:
Flores para los muertos
Джесси Маккри /(|) Габриэль Райес
Overwatch
Джесси Маккри /(|) Габриэль Райес
Overwatch
Find what you love and let it kill you.
Ему хотелось посмотреть на то, что осталось от тела командира Райеса.
— Слышал про эффект “зловещей долины”? Говорят, эта теория могла объяснить, почему началась наша вражда с омниками. Мол, всё находится у нас в головах. Андроиды, киборги и жестянки просто вызывают у нас панику на подсознательном уровне и…
Джесси выпивает стакан виски и поднимает хмурый взгляд на сидящих за стойкой парней. У одного на плече нашивка торговой компании, у второго налицо отпечаток безработицы и чрезмерного употребления алкоголя. Они говорят об омниках уже почти час, то и дело поглядывая на протез Маккри и его то и дело наполняющейся выпивкой стакан. Согласно той же теории “долины”, аугментированные руки входят в список того, что обществом воспринимается, как угроза. Но Джесси плевать.
— Анонимные источники сообщают, что последствия взрыва в Швейцарии на месте базы распущенной организации Overwatch ликвидированы. Эксперты сходятся во мнении, что взрыв был следствием несчастного случая и неисправности оборудования, но расследование ещё не прекращено. Мы следим за ситуацией.
Ведущая новостей улыбается в камеру, хотя и говорит о том, что во время того взрыва погибло много хороших агентов. Весь её вид просто кричит о том, что она бы с удовольствием присоединилась к протестующим, благодаря которым был подписан акт Петрас, она нисколько не сочувствует тому, что мир справедливости и слепой веры в лучшее лишился единственных защитников. Ведущей всё равно, что тел Джека Моррисона и командира Райеса не нашли. Она не приносила на их могилы цветы.
Дешёвка.
— Возможно автор этой теории хотел нам сказать, что человекоподобные роботы напоминают нам о смерти… — подаёт голос безработный. Он пьёт уже шестую бутылку пива и заметно хмелеет, но это не мешает ему продолжать разговор на околонаучную тематику с таким видом, словно он закончил академию.
— Роботы — это угроза, потому что мы осознаём, что никогда не сможем им ничего противопоставить. Мы не контролируем их. Мы даже не способны их понять! — восклицает тот, который служит клерком в торговой компании. — Глядя на них, мы испытываем дискомфорт, потому что на нас накатывает страх того, что мы не восприимчивы к настоящей эмпатии точно также, как и они. Мы смертны. Мы беззащитны. Мы слабы.
— То есть, ты ведёшь к тому, что мир с омниками временный?
Джесси опускает взгляд на виски. Он уже сидел в этом баре раньше, глушил стакан за стаканом, а потом пьяный приходил на ближайшую тайную базу Blackwatch и падал под ноги Райесу. Тот, конечно же, злился. Бывало даже, что избивал. Но чаще всего просто тащил в душевую и там, сунув Маккри прямо в одежде под ледяной душ, начинал читать нотации.
Его шрамированное после войны лицо выражало бурю эмоций.
От разочарования до праведного гнева.
Он напоминал Джесси отца, которого у него не было, но мать рисовала похожий образ.
Что осталось от тела Райеса? Пыль, обломки, отголоски и воспоминания о том, когда Overwatch был большой семьёй, разделённой на части по вине обстоятельств.
Что он думал о Райесе сейчас? Что тот больной ублюдок и мразь. Мразь, заставившая Джесси пытать и убивать, потому что в этом состояло его жизненное кредо.
Иные причины звучали, как отговорки.
— А что Overwatch? — спрашивает один из парней за стойкой.
— Да кому они теперь нужны? Сборище бесполезных ублюдков. — Отвечает другой.
Маккри выпивает ещё один стакан.
Когда он пьяный сидел под ледяным душем, Райес смотрел на него, как на бездомную шавку. Цедил сквозь зубы какую-то ересь. Называл Маккри “loco”, и если командир переходил на испанский, это означало, что он в ярости. Потом, конечно, всё забывалось. В жутком похмелье Джесси приходил к Габриэлю, а тот вёл себя, как обычно. Даже наливал стакан воды и разводил в нём аспирин.
Хотелось ли теперь Маккри плюнуть на пустой гроб Райеса?
Пожалуй, он просто нальёт себе ещё выпить.
Можно ли его назвать плохим человеком после этого? Разве хорошие и отважные парни не должны добрым словом поминать своих учителей?
— Эй, ковбой!
Джесси поднимает хмурый взгляд на бармена.
— С тебя десять баксов. Мы скоро закрываемся, выметайся отсюда.
Бросив на стойку пару купюр, Маккри мрачно усмехается, привычно вальяжно сползая со стула. Достаёт сигару из кармана. Прикуривает от зажигалки, вспоминая, как Райес запрещал ему дымить в комнате. Как точно так же говорил:
— Выметайся.
И как грозился выбросить Джесси из окна, если тот ещё хоть один раз придёт пьяный, как матрос. Признаться, иногда Маккри скучал по ворчливому мексиканцу, поэтому возвращался снова и снова к пустой могиле на кладбище.
Мразь Габриэль, который был достоин нормальных похорон с грустными улыбками и приспущенными флагами во дворе базы, он уже никогда не выйдет у него из головы.
— Интересно, а эффект “зловещей долины” распространяется на людей? — спрашивает он, когда мимо него проходят те двое парней, думающих, что они многое знают о войне и омникризисе. — Что если в глазах человека ты видишь бездушного робота, знающего только то, что, по его мнению, правильно?
Клерк из торговой компании замирает на секунду, в его глазах читается лёгкая паника. Его спутник мрачно смотрит на Джесси, но из-за выпитого пива с трудом соображает. Диалог оканчивается ничем для обеих сторон.
— Наверное, я просто пытаюсь оправдаться. — Наконец говорит Маккри, выдыхая облачко дыма и дотрагиваясь до своей шляпы. — Поэтому вот вам совет на будущее — никогда не связывайтесь с мудаками, которыми не можете управлять. Себе дороже.
Выйдя из бара, Джесси проделывает знакомый путь до заброшенной и опустевшей базы. Сев на ступеньки, он тушит сигару о подошву ботинка и глубоко вдыхает свежий осенний воздух, наполненный ароматами прелых листьев.
Однажды они уже сидели здесь с командиром. И Райес сказал ему, что приказы командования больше не выполняются. Затем он взял его руку в свою, внимательно рассмотрел протез и судорожно вздохнул.
Это был первый и последний раз, когда Габриэль попросил у Джесси прощения.
Me arrepiento de eso.
Маккри думает о том, что тогда ему следовало просто попрощаться. Без лишнего сентиментального говна и ненужной эмпатии. Быть может после этого ему бы не захотелось смотреть на то, что осталось от Габриэля Райеса, и приносить цветы на его могилу каждый грёбанный праздник.
Тишина
Ана Амари /(|) Джек Моррисон
Overwatch
Ана Амари /(|) Джек Моррисон
Overwatch
You begin saving the world by saving one man at a time; all else is grandiose romanticism or politics.
— Джек?
Моррисон поднял взгляд и увидел перед собой светлые коридоры базы. Увидел, будто наяву, как они идут в штаб командования, обсуждая насущные проблемы. Как им улыбаются новобранцы. Увидел их молодыми, как на той самой фотографии, что отныне всегда хранилась в его нагрудном кармане.
— Джек, ты в порядке?
Теперь здесь нет ничего. Только копоть и мусор. Оставленные гнить надежды и мечты.
— Да, Ана. В порядке.
Тяжёлая винтовка оттягивала ему плечо. Старые раны от воспоминаний тут же засаднило, дыхание сбилось, а перед глазами саваном улеглась пелена усталости. С каждым днём он видел всё хуже, и тут уже не знаешь, на что грешить: на ту дрянь, которой его накачали во время Программы, или на старость, которая поджидала его за углом.
— Может, тебе лучше присесть? У меня с собой есть чай.
Ана стряхнула со столешницы пыль, выдвинула стул и мрачно огляделась. Моррисон кожей почувствовал укол невысказанных вопросов с её стороны, но послушно промолчал, стоило Амари остановить на нём свой бескомпромиссный взгляд. С этой повязкой и седой копной волос, растрёпанных после долгой дороги, она казалась ещё старше, но и сам Джек выглядел не лучше.
— Если ты сейчас же не сядешь за стол, я заставлю тебя это сделать.
Солдат добродушно усмехнулся. Ну, старость Ане не помешала сохранить свою натуру. В их тандеме она всегда была такой — напористой, строгой, иногда даже чересчур. Опустившись на стул, Моррисон скинул с плеча футляр, порывисто сорвал с лица визор и вздохнул — в нос ударил запах пыли и палёной проводки.
Когда-то именно на этой базе они впервые встретились с Амари. А Габриэль сказал, что мудрая женщина в команде, будто козырь в рукаве у шулера — всегда идёт на пользу делу.
Он был прав.
— Когда ты последний раз спал?
Джек встретил взгляд Аны, взял из её рук походный термос и принюхался. Острый марокканский чёрный чай. Её любимый сорт.
— Ты имеешь ввиду “нормально спал”? — Моррисон сделал паузу и вздохнул. — Может неделю назад. Пять часов. Затем меня снова начали мучить кошмары.
— Так не пойдёт, Джек.
Воистину кладбищенская тишина опустилась на комнату отдыха, где раньше всегда было шумно от бесконечных разговоров, общих шуток и вечерних мероприятий. Отныне и впредь здесь будут господствовать сумрак и въедающийся в кожу запах запустения. Джек никогда не сумеет смириться с тем, что случилось с Overwatch.
В этом была его жизнь. И в этом же состояло его проклятие, как ни крути.
— Ты взвалил на себя тяжёлую ношу… — прорвалась сквозь гнетущее молчание Ана. — Это искупление или месть?
— Оставь месть Райесу. Я просто хочу спасти то, что осталось.
— А разве от нас что-то осталось, Джек?
Моррисон отпил из термоса и вернул его Амари. При одном упоминании о Габриэле в горле встал ком, а дышать стало в разы труднее. Под маской Жнеца уже не его друг и соратник, пора было покончить с этими ненужными сантиментами, но память не усмиришь простым самовнушением.
— Ты герой или линчеватель? — продолжила Амари, вытаскивая из сумки оставшиеся боеприпасы и медикаменты. — Линчеватели мир не спасают, а опускают в бездну.
— Но, Ана… — попытался возразить Моррисон и остановил её руку, когда она попыталась снять с него куртку, чтобы осмотреть ушибы и полученные ожоги.
— Пока ты ничем не отличаешься от Габриэля. Хочешь спасти мир — начни с себя.
От её слов Моррисон опешил и сопротивляться перестал. Снимая одежду и старые бинты, обнажая шрамы и затянувшиеся раны от пуль, он будто сдирал с себя кожу заживо, открывался перед Амари, как раньше, когда на его шее петлёй висельника была затянута ответственность за организацию. Он не боялся открываться. Просто перед Аной это было сложнее.
— Давай не будем о Райесе… — попросил Джек. Отстранённо кивнув, Амари задумчиво провела кончиками пальцев по косому шраму на груди бывшего командира и вздохнула.
— Хорошо выглядишь для того, кто восстал из мёртвых.
Моррисон перехватил её ладонь и нахмурился. Вот об этом ему говорить тоже было нелегко, но он всё равно улыбнулся, отвечая:
— Ты тоже.
Пока она изучала его раны, Джек изучал её. Последняя их встреча была больше похожа на скомканное прощание, чем на разговор по душам. Имеет ли смысл интересоваться жизнью Аны? Как она очнулась? Что она делала всё это время? Знает ли Фарра о том, что её мать жива?
— Эй… — повернув голову к Амари, Моррисон захотел задать все эти вопросы, но Ана покачала головой и указала на накрытую плёнкой софу.
— Ложись. Чем дольше ты не спишь, тем больше в твоей голове ненужных мыслей. А кошмары свои оставь мне.
А, впрочем, сейчас и вправду не самый лучший момент для исповеди. Как только он положил голову на колени Амари, вся эта база, весь этот мусор и весь этот больной безумный мир перестали существовать. Так было всегда. Даже во времена светлых коридоров и сдержанных улыбок. Подперев голову ладонью в перчатке, Ана опустила взгляд на Моррисона и по-матерински нежно произнесла:
— Тебе просто нужно поспать, Джек. А там уже мы разберёмся с тем, кого спасать в первую очередь, чтобы вернуть то, что у нас с тобой отняли.
— Я смотрю на тебя и постепенно убеждаюсь в том…
Моррисон прикрыл глаза и прислушался к кошмарной тишине, что пугала его в минуты одиночества.
— Что только женщина подскажет, что правильно, а что нет.
— О, перестань. Ты всегда это знал. Просто изображал героя и думал, что делаешь, как лучше.
Она остановила свою руку на его животе, где находился уродливый шрам от выстрела в упор. Выстрела из тяжёлого обреза.
— Мы вернём его, Джек.
Проваливаясь в сон, солдат понял, что в том чае были не только марокканские травы, но и успокоительное. От каждого слова Амари по телу пробегала дрожь, но сон постепенно брал своё — Моррисон даже не успел ответить на сказанное.
Зато он прекрасно услышал следующее:
— Мы спасём Габриэля.
И уснул. Впервые без каких-либо сновидений.
Сальса
Джесси Маккри /(|) Ханзо Шимада
Overwatch
Джесси Маккри /(|) Ханзо Шимада
Overwatch
Some people never go crazy, What truly horrible lives they must live.
Слышишь? Это белоголовый орлан. Его частенько изображают на сувенирных кружках, и он ассоциацией проскальзывает в головах у туристов, стоит только упомянуть Штаты в любом разговоре о поездках. Эта птица изображена на моей зажигалке. Эта птица на моей футболке. Футболке, которую я тебе одолжил, когда мы пересекли границу Теннесси. Мы сбегаем от Когтя в те места, которые на карте Blackwatch всегда были багрово-красными. Багрово-красный в системе оценки опасности командира Райеса — полный пиздец. Здесь банды после омникризиса делят между собой территорию, а продавцы всегда держат под прилавком Desert Eagle. Нас с тобой ждёт просто незабываемый отпуск.
Только тебе на это наплевать.
— Может, махнём на море? Там всегда холодное пиво, доступные женщины и круглосуточные мотели. От линии горизонта глаз не оторвать. Что думаешь?
Я выкупил у того техасца из забегаловки подержанный внедорожник ещё до встречи с тобой. И теперь сижу за рулём, гоню на север и говорю какую-то чушь, надеясь хоть как-то достучаться до твоего азиатского спокойствия. Вы с братом очень похожи, знаешь? Он точно также смотрел на меня, когда мне после выпитого хотелось поболтать на тему музыки Джонни Кэша или про алкоголь. Всё равно что биться головой в бетон — вот так я себя чувствую рядом с вами.
Очень удручает.
— Ещё можно сбежать в Мексику. Только там меня каждый второй мечтает повесить, отдохнуть не получится. — Говорю я, притормаживая на перекрёстке, чтобы свериться с картой. А ты отвечаешь:
— В петле ты бы смотрелся умопомрачительно.
— Ой ли. С каких это пор тебя возбуждают покойники?
Поправляя солнечные очки, ты усмехаешься преувеличенно добродушно, и я в очередной раз забываю, что хотел сделать пару секунд назад. Рядом с тобой каждое сказанное мной слово кажется бредом сумасшедшего. Но висельная шутка звучит, как комплимент. Ты по-другому не умеешь. Тебя вообще не учили ладить с людьми.
Ты вообще, Ханзо, мало походишь на нормального человека. Чешуйчатый ящер под бледной кожей, без сердца, крови и потребностей. Порой мне кажется, что если тебя поджечь, ты даже не почувствуешь.
В этом принципиальная разница между мной и тобой. Не то чтобы мне хотелось себя поджигать, просто метафора отличная.
— Так куда поедем? Море, солнце, пляж? Или текила, сигары, сахарные черепа?
Тяжело давить улыбку. Мы ведь даже не друзья.
— Мне без разницы.
— С тобой безумно сложно решать вопросы, Шимада.
— Может, кинем монетку?
Выудив из кармана блестящий на солнце коллекционный доллар, ты делаешь пробный бросок и говоришь:
— Орёл — Мексика. Решка — побережье.
В тишине салона раздаётся звон монеты. Затем вдалеке снова кричит орлан. Мой взгляд бегает от зажатого между твоими ладонями доллара к пыльной линии горизонта, и от такого накала страстей мне внезапно хочется надраться до беспамятства. Просто чтобы выбить из головы шутки о том, что мы не от Когтя сбегаем, а отправляемся в медовый месяц.
Вон, футболку уже мою носишь. Первый шаг сделан.
— Мексика.
— Да брось! Не может быть!
Нажав на газ, я изображаю разочарование, но раз судьба распорядилась отправить нас в Дорадо собирать пули головой от Лос Муэртос, то я готов подчиниться. Быть может, там нам найдётся прибыльная работёнка.
Вообще, путешествовать с тобой мне не в тягость. Америка большая, везде хотят нас посадить или повесить, но мы хоть куда-то двигаемся, пытаемся вырваться из зубастых пастей из последних сил. Наша жизнь — дорога, наша дорога — шоссе. Будь ты разговорчивым болваном, который постоянно переключает радио, я бы высадил тебя на первой же заправке без копейки в кармане.
— Умеешь танцевать?
Спрашиваю, а сам думаю, какого чёрта, Джесси Маккри?
Зачем задавать вопросы о танцах тому, кто никогда не пробовал текилу?
— Я просто подумал, что в Дорадо нынче фестиваль. Научил бы тебя танцевать сальсу.
— Сальсу?
Ты глядишь на меня поверх солнечных очков и усмехаешься так снисходительно, что мне становится неловко. Видимо, тебе это просто неинтересно. Твоя стихия — спокойные воды горячих источников и, проклятие, как бы мне хотелось, чтобы в Японии ты показал мне свой дом, наполненный воспоминаниями. Воспоминаниями, от которых дурно нам обоим.
— Да, в платье ты бы смотрелся умопомрачительно, Шимада.
— С каких это пор тебя возбуждают мужчины в платьях?
Мы молчим, а затем смеёмся. Ты сдержанно, а я не очень — всегда считал, что громкий смех продлевает жизнь. И неважно, что шутки не случилось. Просто мне нравится смеяться вместе с тобой и видеть, что ты такой же, как и я временами — искатель и игрок во мне радуется авантюристу в тебе. Глупо, наверное.
Мы проезжаем мимо забегаловки, которую построили тут уже после омникризиса. Она похожа на островок цивилизации в море из песка и металла, но на деле подают там вчерашние бургеры и разбавленную газировку с добавлением красителя, а кофе по вкусу напоминает бензин.
— Любишь кофе?
— Нет, предпочитаю чай.
Знаешь, очень сложно найти настоящий японский лимонник в пустыне, но стоит тебе буднично отмахнуться от такого тривиального вопроса, как во мне просыпается желание бросить всё и, рискуя нами, перебраться жить в Японию. Там ведь наверняка продаётся твой любимый чай.
— Скажи мне, Джесси…
Когда звучат эти слова, я задерживаю дыхание на мгновение и на автомате лезу в портсигар. Мне надо чем-то заняться, отвлечься, не акцентировать внимание на том, как ты произносишь моё имя, чётко проговаривая слоги. Пауза затягивается, заполняет дымом мои лёгкие, и сердце стучит, будто колёса поезда, несущегося навстречу пропасти. Давай, Ханзо, договаривай. Иначе я клянусь, что вышибу себе мозги, чтобы одной пулей выбить из них тебя.
— Мы с тобой путешествуем вместе уже почти полгода. Зачем ты задаёшь мне эти вопросы?
Не знаю. Я хочу слушать твой голос. Хочу, чтобы ты рассказывал мне всё, информировал о каждой детали. Какие женщины тебе нравятся? Умеешь ли ты любить? Что тебе по душе: джаз или блюз? Какой смысл путешествовать с тобой, если я знаю только то, что было написано в контракте на твоё убийство? Умеешь ли ты сходить с ума?
— Чтобы поддержать разговор. Иначе какой смысл в путешествии?
Ты вздыхаешь.
Глядя на каньон вдалеке, ты, чёрт бы тебя побрал, вздыхаешь и прикуриваешь от моей зажигалки. Вот, что я успел узнать о тебе за полгода — куришь ты только ментоловые сигареты и сгораешь от ночных кошмаров, просыпаясь через каждые два часа. Даже на соседней койке в мотеле я чувствую, как ты дрожишь, я слышу, как ты ругаешься и хватаешься за телефон.
Потому что там тебя наверняка ждёт сообщение от Гэндзи. Во сне ты его убиваешь снова и снова. А в реальности он живой.
Живее, чем ты, дракон с чешуйчатой кожей, с рубцами от ран и мозолями от долгих тренировок. Не зря меня преследует ощущение, что ты призрак, который не ощущает землю под ногами и едет со мной в никуда только для того, чтобы создать иллюзию какого-то действия. Вспомнить, каково это — быть человеком.
— Ты скучаешь по Гэндзи? — спрашиваю.
— Временами.
Твой брат — это единственное, что тебя трогает. Забавно. Жаль, что я не знаю дороги в Непал.
Пейзаж за окном с пустынного сменяется на городской. Пересечь границу с Мексикой — нетривиальная задача, но я заранее думаю, где найти обходной путь. Белоголовый орлан перестаёт кричать в вышине тусклого небосклона.
— Слушай, Джесси…
Твоя рука накрывает мою. Так буднично и так неправильно.
— Помни, дорогуша, я за рулём. Может, мне притормозить у обочины, чтобы ты…
— Давай поедем к побережью.
Мимо нас проносятся дома и развалины военного времени. Америка, которую я запомнил. И если ты хочешь побывать на краю континента, пускай. Там хотя бы воздух кажется свежее.
— С чего такая резкая смена настроения?
— Я не люблю сальсу.
Короткая пауза снова расцветает звуками твоего хриплого смеха, и ладонь, всё это время согревающая мою руку, соскальзывает на бедро.
— Но я готов послушать кантри. Только если ты мне споёшь.
Отражения
Габриэль Райес/(|) Ана Амари
Overwatch
Габриэль Райес/(|) Ана Амари
Overwatch
It's possible to love a human being if you don't know them too well.
— Никогда раньше не видела тебя в костюме, Гейб. Тебе идёт.
Когда Ана смотрит на Габриэля, она чувствует исходящие от него угрозу и панический страх. Не чувствует подтекст, видит лишь контуры, но никак не целую картину. Когда она прикасается к его плечу, её первым желанием становится отстраниться. Затем наступает момент тишины. Он замечает её в отражении зеркала и раздражённо отпускает галстук, который тщетно пытался завязать.
— Почему мне нужно идти на эту пресс-конференцию? — спрашивает Райес.
— Потому что Джеку нужна твоя поддержка.
Амари очень хочет, чтобы Габриэль снова начал приходить на общий сбор, чтобы снова участвовал в праздниках и дарил Фарре конфеты и мягкие игрушки. Но это лишь верхушка айсберга, игра на публику, которую заметит только внимательная чуткая женщина. Она не знает о вздорном командире ничего, что выходило бы рамки правил, личного досье и устава, а в его улыбке никогда не чувствует искренности и признательности.
Хотя, возможно, он улыбался так однажды. Когда впервые взял Фарию на руки и пообещал сводить её на стрельбище.
— Пусть засунет поддержку себе в задницу.
— Гейб…
Она разворачивает его к себе.
— Стой спокойно.
Она завязывает ему галстук.
Габриэль замолкает, раздражённо дёргая рукава пиджака и даже не глядя на Ану, но та знает, чувствует на уровне подсознания, что он хочет поднять глаза и встретить её немое осуждение так, как подобает мужчине. Когда они с Джеком подрались, Амари пришлось их разнимать, и она смотрела на него точно также. Потому что они семья, весь этот бред он слышал ни один раз, нет никакого смысла повторять.
Какой толк в этой семье, если он о своей собственной не в состоянии позаботиться?
Амари пропускает через себя эту мысль. Тяжело вздыхает, проводит ладонями по плечам Габриэля и поправляет жёсткий воротник его рубашки. Он никогда не носит рубашки. Не умеет их носить.
— Вот. Так-то лучше. Теперь ты похож на того, кто готов выступить перед камерами… — говорит Ана и натянуто улыбается, пытаясь стряхнуть напряжение во всём теле. Он ведь не убьёт её, нет? Он не попытается предать, не сбежит, не ослушается? Предсказывать что-либо, опираясь не на факты, а лишь на интуицию — удел дураков, но у неё нет информации, которую можно было бы уложить в рамки ситуации под названием “Габриэль Райес”.
Друг. Соратник. Командир. Кем ещё он может стать в её глазах?
— Ты не обязана быть здесь… — говорит он.
— Просто признай, что я нужна вам обоим. Что я нужна тебе.
Не зная, куда деть руки, Амари застёгивает пуговицы на его пиджаке, но Габриэль останавливает её. Она кажется ему маленькой и хрупкой, но прекрасно понимает, что это впечатление обманчиво, всегда обманчиво. Он бы мог попытаться сломать ей пальцы, послушать то, как она кричит, но не может даже сделать шаг назад.
— Гейб. Пожалуйста. Если не ради Джека, то ради меня — будь благоразумным. Говори так, как есть, слушай журналистов, помни, что не только наша репутация под угрозой. — Говорит Ана на выдохе, пытаясь поймать недобрый взгляд Райеса. — Мир под угрозой.
— Мир? Вряд ли моя ложь сумеет спасти мир.
Габриэль не хочет признавать то, что седые волосы у Амари — не просто попытка сменить стиль. Не хочет смотреть в её глаза, потому что в них будет рой невысказанных вопросов и попыток докопаться до истины. Она не знает его. А он совершенно не знает её.
Она не его семья. Верно?
— Спасение мира. Установка равновесия. Это наши основные задачи. А сеять хаос и разрушение… — Ана запинается на полуслове и хмурится, будто от боли. — Что ты скрываешь от меня?
Райес молчит.
Она снова поправляет ему галстук.
Безмолвие затягивается, и струны терпения лопаются, когда Габриэль резко отстраняется и разбивает зеркало одним точным ударом. Осколки режут ему руки, и он отчаянно ругается по-испански, совершенно не обращая внимания на кровь, пачкающую манжеты его рубашки. Ана понимает, что на месте зеркала могла оказаться она.
А Райес…
— Просто хватит задавать мне вопросы, Ана! Хватит пытаться узнать, что не так! Я в порядке! В порядке! Хватит!
— Нет, Гейб, ты не в порядке.
Снова развернув его к себе, но уже грубее, Амари ударяет его по щеке раскрытой ладонью и смотрит так, словно хочет повесить. Пощёчина звонким эхом растворяется в тишине, и Гейб, всё ещё пытающийся успокоиться, замирает, не в силах вымолвить ни слова.
Она осторожно берёт его руку в свою.
Она лихорадочно думает, где они могут найти аптечку и как объяснить остальным, отчего разбилось это бездушное зеркало.
— Соберись. Помоги нам обоим.
— Я устал делать вид, что мне не всё равно.
Любой другой от такого заявления бы вспылил, развернулся бы, но только не Амари.
Она просто находит салфетку, чтобы промокнуть порезы от зеркального стекла на его грубой руке. А затем обнимает его. Без причины. Чувствуя каждой клеткой своего тела, что Габриэль нуждается в чём-то подобном.
Она обнимает его, а он вдыхает аромат её парфюма, исходящего от седых волос, и закрывает глаза, не в силах признаться себе в том, что хочет упасть в ноги этой прекрасной женщине и попросить прощения. За всё, что было. За всё, что случится после.
За всё, что он совершит, довольствуясь одной лишь своей слепой яростью.
— Всё будет хорошо, Гейб.
В каждом осколке зеркала Габриэль видит то, кем он станет, но наваждение быстро проходит, уступая место теплу и нежности того момента, когда Ана целует его в висок.
Он хочет, чтобы это длилось вечность.
— Что с тобой случилось, Габриэль?
— Это всё он, Ана. Из-за них я стал этим.
— Габриэль…
— Тебя оставили умирать. Меня — страдать. Не забывай об этом.
@темы: Игровое, Повседневное, Фанфики
-
-
17.04.2017 в 23:08Габриэль Райес и Джесси Маккри, без разницы, до похорон первого или после, как вариант — что-то из будней Блэквотч.
Найди то, что ты любишь, и пусть оно тебя убьет
-
-
18.04.2017 в 01:32и приходи поговорить, чокак :З
-
-
18.04.2017 в 11:22Про Ханзо от лица Маккри.
-
-
18.04.2017 в 12:05-
-
20.04.2017 в 15:00-
-
20.04.2017 в 15:50Забыть правильный слова от ымоций.Надо будет у тебя что-нибудь ещё попросить про них потом, хе.
-
-
20.04.2017 в 15:52(ахахахахахаха)
Я рад что понравилось)
-
-
20.04.2017 в 15:55-
-
20.04.2017 в 16:01но ты же помнишь, чем это обычно заканчивается
но мы всегда можем начать
-
-
20.04.2017 в 16:23Я могу в Жнеца есличо
Сизарь, я рад, что понравилось **
-
-
20.04.2017 в 16:27я не смогу в Маккри, наверное, не знаю..... надо подумоть.....
-
-
20.04.2017 в 16:46Начинать с траха - тоже хорошая позиция, бодренько идёт XDDD
-
-
20.04.2017 в 17:03напиши мне ещё драбблик хд
в вк приползу попозжа к тебе
тыкать палочкой на момент "есть чё"
-
-
20.04.2017 в 17:10Хорошо)
-
-
20.04.2017 в 17:16-
-
20.04.2017 в 17:31-
-
20.04.2017 в 17:32Хочу от тебя вот эту тогда, про них же ^^
-
-
20.04.2017 в 17:52-
-
20.04.2017 в 17:54-
-
20.04.2017 в 22:33-
-
20.04.2017 в 22:41-
-
21.04.2017 в 23:17.
-
-
21.04.2017 в 23:22-
-
12.05.2017 в 14:24