DDTDDSM

[.digital killer]

Переиграв с Крисом в ебучий симулятор свиданий, я решил, что настало время. Отпуск почти прошёл, да, времени у меня опять не будет (у меня и без того его нет), но вотэвер, я же обещал запустить этот дерьмо. Вдруг повезёт и я выполню всё, лол.
(Но учитывая, сколько постов я должен, это звучит, как плохая идея)

Энивей. Вот обещанный флэшмоб. Как выполню, так выполню. Долго выбирал тему, сначала думал взять что-то трешовое типа песен Меладзе или Ленинграда, но понял, что шутки шутками, а уровень зашваристости это не изменит.
Признаюсь честно, я не проходил Крейга, Брайана, Хьюго и Мэта. Не потому, что мне не понравилось, а потому что ну.... зачем они, когда есть Роберт, нуйоба.
(Ах, ну да, я легко смогу отыграть Роберта джаст фор ю, Сизарь, давай тогда напиши мне, пока я пылаю, как мразота)

С вас цитата и персонажи, с меня фик. Или просто кидаете в меня спонтанный набор символов и я пишу для вас РобертДжозеф, ахаха.
И, как вы поняли, тут про Dream Daddy (симулятор отцов-геев) идёт речь. Цитаты брались из книги Чака Паланика "Кто всё расскажет"

персонажи: Роберт Смолл, Джозеф Кристенсен, Мэри Кристенсен, Люсьен, Эрнест, Дэмиен, могу про Вэл пару слов написать. Люблю Вэл.

1. Так уж устроены люди: каждый либо ищет повод, чтобы стать лучше, либо оправдание, чтобы сделаться ещё хуже. РобертДжозеф для  Сизарь
2. Весь наш мир вечно борется против молчания и темноты, присущих смерти. ЛюсьенЭрнест для  kris_stein
3. Бывает, актриса срывает аплодисменты не за какую-то из ролей, а просто за то, что ещё жива. Мэри и Роберт эген для  Zinzin Moretto
4. Пошлые, недостоверные, омерзительные россказни затвердеют и окаменеют навеки. РобертДжозеф для  Hisana Runryuu
5. Думаю, когда тебя терзает мир, можно найти определенное утешение в ещё более страшных самоистязаниях. Мэри и Роберт для  Yharnam
6. — Ich liebe dich. — И прибавляет: — Это значит «Будь здоров» по-французски. ГГ и Дэмиен для  Zinzin Moretto



Упасть на дно, нажав всего на одну кнопку, можно тут:

Фиалковое платье
Роберт & Мэри
Dream Daddy

Думаю, когда тебя терзает мир, можно найти определенное утешение в ещё более страшных самоистязаниях.

— Как ты думаешь, Роберт? Я красивая?
Демоническая женщина. Она сидела в его кресле, закинув ноги на подлокотник. Цедила не первый бокал вина, была пьяна, как матрос после долгого плавания, из-за чего на её бледных щеках появился румянец, который молодил её сильнее фиалкового платья, которое она надела, чтобы впечатлить местных выпивох из бара. На груди висел крестик. Простой золотой крестик. Будто защита от зла и от её неминуемого грехопадения. Роберт видел в её одурманенном блестящем взгляде просьбу о помощи, но не внял ей, потому что знал, что со всеми своими грехами эта демоническая женщина способна справиться сама.
Даже если небо упадёт на землю, Мэри останется жива. Он был уверен в этом.
— Как ты пробралась в мой дом? — спросил Смолл.
Кристенсен бросила на него долгий недовольный взгляд, поправила бретельку фиалкового платья и фыркнула, рукой с бокалом обводя захламлённую гостиную.
— Дверь была не заперта. К тому же, разве мне нужен повод, чтобы зайти в гости к своему другу? М?
Смолл небрежно схватил первую попавшуюся на глаза бутылку с виски из своего бара. Налил немного в стакан, какое-то время молчал, а затем, указав на дверь, произнёс:
— Я хочу побыть один.
Мэри снова недовольно вздохнула. Волосы выбились из её причёски, а скромный макияж размазался, оставив под глазами тень — Роберт заметил, что недавно она плакала, но не подал виду. Неприлично упрекать женщину в том, что она позволила себе слабость.
— Красивое платье.
Сказал он, чтобы как-то заполнить тишину. Он и не надеялся, что Кристенсен покинет его дом после первой же просьбы.
— Нравится? — охотно спросила она. — Я надевала его на первое свидание с Джозефом. Он тогда сказал, что цвет идеально сочетается с салфетками на столе, а затем глупо засмеялся. Я расстроилась, конечно же, но не стала устраивать из этого драму. Тогда я изображала счастье гораздо лучше, чем сейчас.
Мэри сделала долгий глоток вина, затем опустошила бокал одним глотком, жестом попросив Роберта обновить. Откупорив бутылку красного сухого, он молча подошёл к ней и наполнил бокал почти до краёв.
От Кристенсен пахло разочарованием. И свежими летними духами. Такие мужья дарят любимым жёнам.
— Ты не ответил на мой вопрос, — спокойно продолжила она, затем выпила ещё. — Я красивая, Роберт?
Он одарил её долгим взглядом без капли сочувствия, потому что прекрасно понимал, что не этого она искала в его доме в столь поздний час. Она пришла не за подношениями, не за сакраментальными фразами, она вообще редко просила её поддержать. Роберт ненавидел пустую болтовню, но слушал её рассказы о глупых бабах и милых щеночках с интересом, позволяя Мэри выговориться. Он даже спокойно переносил её пьяный бред. Спокойно переносил истории о Джозефе. Ей это было необходимо.
Хотя его пальцы то и дело с силой сжимали стакан. Как, например, сейчас.
— Ты прекрасна, Мэри, — ответил он наконец. И она улыбнулась.
— Лжец.
Какое-то время они пили молча. Он — стоя у балконной двери. Она — сидя в кресле. Допив очередной бокал, Мэри поставила его на пол, задумчиво оглядела коллекцию виниловых пластинок и изящно взмахнула рукой, но ничего не сказала. Хотя Роберт видел, как она яростно кусала губы, сдерживая вырывающуюся наружу исповедь о своём непрекращающемся саморазрушении, которую копила в себе годами. В этом платье Мэри действительно была прекрасна, как сбежавшая невеста. Наконец она поднялась, бесцельно прошлась по комнате и наконец подошла к проигрывателю, читая название на пластинке.
— Том Уэйтс?
Губы Мэри исказила странная усмешка. Демонический блеск в её глазах стал ярче.
— Потанцуешь со мной, Роберт?
Она нажала на кнопку, и тишина гостиной содрогнулась от пронизывающего насквозь голоса Уэйтса, голоса, которому можно было простить абсолютно всё. Смолл залпом осушил очередной стакан виски. Пока Мэри медленно двигалась под музыку и ждала ответа на свой вопрос, он закурил и посмотрел на часы, старательно изображая усталость. Но от демонического взгляда ничего не скрылось.
— Пытаешься выгнать меня? Это так грубо.
Кристенсен подошла ближе, но не позволяла себе вольностей. Мягко забрав у него сигарету, затянулась сама, стёрла с губ остатки помады и тяжело вздохнула. Роберт подумал о том, что сейчас под аккомпанемент музыки они напоминают персонажей какого-нибудь итальянского кино. Но за окном не Сицилия. И на них не смотрят пристально зрачки камеры.
Жизнь порой гораздо ярче любого кинофильма.
— Признайся, Роберт… — внезапно сощурилась Мэри. — С Джозефом ты бы согласился потанцевать.
Стоически выдержав очевидный укол в свою сторону, Смолл медленно забрал свою сигарету обратно и потушил её в пустом стакане.
— Нет, я просто не люблю это всё. Тома Уэйтса нужно слушать. И наслаждаться каждой песней в одиночестве.
Она вновь сощурилась и приложила к губам длинные пальцы. Обручальное кольцо блеснуло в тусклом свете лампы, привлекая внимание Роберта.
Своё он давно положил на полку, как дань скорби по той, кого любил когда-то.
И обещал ей быть рядом до самого конца. И в горе. И в радости.
— Проводить тебя до дома, Мэри? — тихо спросил Роберт.
Кристенсен нахмурилась. Затем поджала губы, элегантно обогнула Роберта и направилась к двери так решительно, будто и не пила вовсе. Едва её ноги коснулись порога, она обернулась, и укол её демонического взгляда пронзил Роберта подобно...
— Стой…
Приблизившись, Роберт вытащил из кармана нож и вложил в её руку. Мэри смотрела на него, не мигая, и подол её фиалкового платья развевался на ветру.
— Возьми.
— Зачем мне нож? — с улыбкой спросила она.
— Так ты будешь чувствовать себя в безопасности.
Рядом с ним.
Роберт это не озвучил, но оставил в воздухе застывшим вздохом разочарования, хотя ему и показалось на секунду, что он предлагает ей убить собственного мужа. После короткой паузы она подалась вперёд, встала на мыски и прошептала прямо на ухо Смоллу:
— Он никогда бы не полюбил тебя так, как ты умеешь любить.
Сердце Роберта дрогнуло. Но он не стал отвечать. Лишь закурил ещё одну сигарету, глядя на то, как удаляется прочь её фиалковое платье.

Монстр
Роберт/Джозеф
Dream Daddy

Пошлые, недостоверные, омерзительные россказни затвердеют и окаменеют навеки.

— Возненавидь меня.
Он сказал это, и мир Роберта перевернулся.
Всего одна фраза. Приказ. Хуже любого пьяного удара по лицу, хуже машины, врезающейся на полном ходу в сельский грузовик. Хуже боли от старых шрамов.
Одна фраза.
— Возненавидь меня. Возненавидь имя моё. Назови меня чудовищем. Я знаю, ты можешь это сделать, Роб.
Р о б.
Только ему дозволяется так называть Смолла, только ему и никому больше. И пусть в тишине спальни это ласковое Р о б не вяжется с темой надрывно звенящей никому не нужной проповеди, Джозефа это совершенно не волнует. Пусть говорит. Он нуждается в том, чтобы сдирать с себя маску вместе с кожей. Пора было привыкнуть к откровениям.
— Разве человек, изменяющей своей жене — не чудовище? А, Роберт?
Смолл обернулся и увидел на его идеальном лице выражение, которое обычно в приличном обществе называют безумием. На полу разбросанная одежда. Откуда-то с первого этажа доносятся мелодичные звуки блюзовой агонии, а от пальцев пахнет смазкой и красным полусладким. Роберт никогда не любил вино, но когда Кристиансен рядом, невозможно не вкусить крови Христовой, потому что Джозеф сексуально пьёт. Из любого бокала. У них с Мэри это семейное, наверное — возводить выпивку в культ, в искусство, в мастерство пить так, что внутри всё горит адским пламенем.
Хотя вот, Мэри, должно быть, пьёт так, как пьют морячки. Не особо задумываясь о том, как они выглядят. Ведь они сексуальны априори.
— Хватит молчать.
Р о б.
— Хватит молчать, пожалуйста.
Смолл поднял с пола свои джинсы, грязные после попытки починить пикап, вытащил сигареты и закурил. В своей спальне он мог хоть дурь смолить, поэтому Джозеф не посмел отобрать у него сигарету.
— Возненавидь меня. Скажи мне, что я чудовище.
— Признайся, тебя это заводит. Так? Могу называть тебя хоть шлюхой, если захочешь.
Правда в том, что Роберт не может ненавидеть этого идеального ублюдка, как бы ему этого не хотелось. Потому что он уважает Мэри, потому что он дорожит Джозефом, потому что у него нет никого больше, к кому бы можно было привязаться. Он привык только брать, брать, брать, не отдавая ничего взамен, но Кристиансен со своим воистину божеским терпением вытаскивал из Смолла всё. Он делал это лёгким движением фокусника и иногда даже с кровью вырывал любые откровения.
У них, наверное, это семейное.
— Я серьёзно, Роберт.
Джозеф хотел одеться, но в итоге остался в нижнем белье, даже не притрагиваясь к одежде. На идеальной коже багровели неидеальные синяки и укусы. Кто же знал, что у святоши фетиш на проявления собственничества и агрессивное доминирование? Пока взгляд цеплялся за все эти детали, Роберту не до серьёзных разговоров и правды, которая больно режет и без того покалеченную душу. Он вытащил нож, встал и открыл себе бутылку отвратительно тёплого тёмного пива, потушив сигарету в рядом стоящей пепельнице.
Сделал глоток. Находиться под пристальным взглядом пастора всё равно что трахаться на виду у Господа.
Хотя, если этот бородатый хер существует, подумал Роберт, он каждый день наблюдает за тем, как ты грешишь. И готовит тебе место в Аду, непременно.
— Ты чудовище, Джозеф. Отвратительное, злобное, грозное. Тебя такого только в лес выпускать и легенды сочинять про сбежавший из-под надзора образец оружия массового поражения. Ещё немного, и ты начнёшь есть маленьких детей.
Смолл выдавил из себя улыбку, бросил на Кристиансена долгий оценивающий взгляд и сверил часы. У них было как минимум полчаса. Не хватит на то, чтобы забыться в похоти и выбить из Джозефа всю эту дурь, которую нашёптывает ему его безжалостная совесть.
— Я люблю свою жену, Роберт.
— Знаешь, это звучит не очень убедительно в контексте сложившейся ситуации.
Роберта раздражают попытки пастора оправдаться перед самим собой. Все эти разговоры о любви к пьющей жене, к неуправляемым детям, к зелёной лужайке на заднем дворе и к семейным ужинам с приготовленным по рецепту сладким пирогом — всё это маска, скрывающая жестокую правду. Что семью Джозеф завёл, потому что это было нужно кому-то, но не ему. Или же Смолл со своей несложившейся семейной историей просто завидует видимому благополучию Кристиансенов, даже зная всю подноготную. Мэри всё рассказывает. Когда она пьяна, её не остановить. Когда она пьяна, ты тоже пьянеешь.
Только вот спать с Мэри после её откровений не хочется, а Джозеф так и тянет к себе. Даже сейчас.
— Если хочешь мне сказать, что нашему роману пора завершиться, я тебя не останавливаю. Валяй.
Роберт сделал глоток пива, раздражённо отставил бутылку и грубо сдёрнул со стула чистые джинсы. Джозеф неуверенно повёл плечом и тоже потянулся за своей одеждой. На розовом поло остались винные пятна, и он досадливо потёр их пальцами.
— Роб.
— В противном случае — ты знаешь, где дверь.
Кристиансен нахмурился, напряжённо всматриваясь в спину собеседника, затем поднялся, подошёл ближе и оставил на плече Смолла отпечаток поцелуя. Скромного, короткого, с обещанием скорой встречи в церкви или супермаркете. Или на заднем дворе, когда Мэри уедет с детьми гулять по побережью.
— У тебя свежие порезы на руках… — заметил Джозеф, когда Роберт повернулся к нему, туша сигарету в бутылке пива.
Он ненавидел пиво.
— Не надо обо мне заботиться.
— Вэл звонила?
— Замолчи.
Они смотрели друг на друга в течение нескольких долгих, растянутых в бесконечность секунд. Во взгляде Смолла пастор увидел едва скрываемую боль. Такую, от которой не спрятаться в бутылке виски.
Только было очень сложно догадаться, с чем связана эта беспричинная злоба: с ним, Джозефом, или с тщетными попытками Роберта успокоить свою душу в объятиях дочери, которая вряд ли приедет в ближайший уикенд.
В такие моменты в мысли Кристиансена закрадываются мысли, что все эти напускная ревность и симпатия на самом деле лишь спасательный круг для них обоих. Никакой любви, только потребительство, поиск пути к отступлению. Или же Роберт умеет скрывать любовь точно также, как Джозеф умудрялся столько лет скрывать болезненные отношения в собственной семье.
— Действительно хочешь, чтобы я ушёл? — спросил Кристиансен.
— Ты первый начал нести херню о том, что это всё неправильно, а теперь даёшь заднюю. Не оправдывайся, меня от этого тошнит.
Кристиансен неровно выдохнул, убирая руки от Смолла. В его взгляде проскользнула обида, но быстро испарилась.
Как бы ему не хотелось, он не может и не хочет ненавидеть Роберта. Не получается. Оправдания сами бросаются ему на язык каждый раз, когда он обнаруживает на шее собственнический укус или грубый отпечаток неосторожного прикосновения.
Джозеф ничего не может поделать с тем, что после каждой пошлой истории, после каждого озвученного желания ему хочется остаться в доме Роберта навсегда, бросив детей.
Бросив Мэри.
Бросив всё.
— Ты чудовище, Джозеф.
А вот это уже прозвучало с нотками самоубеждения.
— Ты хотел это услышать. Я сказал. Снова. Дальше что?
За окном раздался чей-то весёлый смех, взорвалась детская шутиха, и Кристиасен отстранился, поспешно накидывая на плечи синий свитер. Скрывая улики. Убегая от правды.
Он знал, что Мэри всё равно увидит каждый оставленный Смоллом укус, но ничего на это не скажет.
— А дальше уже ничего не будет, Роб.
Джозеф просто позвонит ему в воскресенье и пригласит провести время вместе на яхте.
Он не сможет не позвонить. А Роберт не сможет отказать.

запись создана: 06.08.2017 в 03:18

@темы: Игровое, Фанфики

Comments

[kris_stein]

Люсьен/Эрнест
2

[.digital killer]

kris_stein, check)

[Yharnam]

5.
напиши чонить про Мэри!! а то я пиздец ору и горю как сука
ну и Роберта туда можно, но как пойдёт :3

[Hisana Runryuu]

4 на Роберт/Джозеф

[.digital killer]

Yharnam, Hisana Runryuu, хорофо) check

[Сизарь]

1. Так уж устроены люди: каждый либо ищет повод, чтобы стать лучше, либо оправдание, чтобы сделаться ещё хуже.

Джо/Роберт

[Zinzin Moretto]

3 мэри, роберт
6 наша дэдсона, дэмиен

[.digital killer]

Hisana Runryuu, done

[Hisana Runryuu]

.digital killer, они такие в х а р а к т е р н ы е
спасибо