“So, you’re saying you want to leave a bullet in you? S’fine by me. Was trying to be nice, but that hasn’t gotten me far.”
Три раза за свою жизнь ездил на Мальту изучать английский. Все три поездки уже почти стёрлись из памяти, но запусти меня на этот волшебный остров сейчас, я без проблем найду нужный автобус и любимый магазин. Порой летом сижу и думаю о том, что страстно хочу поехать туда ещё раз хотя бы на недельку. Я люблю Мальту. И, может быть, когда-нибудь вернусь.
“So, you’re saying you want to leave a bullet in you? S’fine by me. Was trying to be nice, but that hasn’t gotten me far.”
Eroica и её DS3 персонаж Тсет уже давно не дают покоя мне и моему DS3 персонажу Крейну.
Ну и я решил, что почему бы и да. Потренировался перед выполнением заявок.
Крейн/Тсет Dark Souls 3 OC
читать дальше— Ты Негорящий? Тсет отвёл леденяще-холодный пустой взгляд от затуманенного горизонта и огляделся. На вершине башни выл промозглый ветер, доносящий из других миров не самые приятные ароматы смерти, пепла и запустения. Ему казалось, что Храм Огня уже давно заброшен, и все Негорящие, восстав, ушли на поиски приключений, оставив пустующие коридоры у костра на попечение молчаливой Хранительнице и сумасшедшей старухи. И внезапно в ушах зазвучал чужой голос. Тень на лестнице дрогнула, отделилась от стены и вышла к свету. Заметив на перчатках незнакомца угольный пепел и всполохи магического огня, Тсет с едва заметной усмешкой хмыкнул и отвернулся. Пиромант. Его всегда впечатляли огненные маги, но по его мнению болотные шаманы и кудесники танцующего пламени не более чем дикари, зарывшиеся в вонючую тину. Но от незнакомца пахло снегами Севера и пеплом несбывшихся надежд. Слишком странно для того, кто практикует древнюю магию из Изалита. — Я Крейн из Карима. Негорящий, как и ты. Тсет скосил глаза на вставшего рядом пироманта и сделал вид, что не услышал приветствия, поджав губы и спрятав бледные руки в складках мантии. Навязчивое желание поговорить хоть с кем-то тоже преследовало его с тех пор, как он восстал из могилы, но академические наблюдения привели Тсета к неутешительному выводу, что Негорящие, по сути, обречены на одиночество. — А ты молчун, да? — усмехнулся Крейн. — Ничего, тебя можно понять. Многие безмолвствуют, погружаясь глубоко в себя, чтобы не сойти с ума. Тсет отошёл. Стараясь показывать, что не заинтересован в болтовне, он снова отвернулся. Собеседника такое напускное безразличие, впрочем, только развеселило. — Судя по твоим одеждам, ты из Винхейма. Забытый город великих волшебников. Должно быть ты был обескуражен, когда очнулся здесь, да? Крейн обошёл чародея и почти отрезал тому пути к отступлению. Тепло магического огня манило вечно мёрзнущего Тсета, но он держался изо всех сил и всё ещё делал вид, что на башне, кроме него самого никого нет. Он думал о Кариме, о том, какие там были порядки, какое оружие кузнецы поставляли в другие города. О жителях. О том, что обычно они холодны к незнакомцам и молчаливы, как он сам. А вот Крейн выбивался из всех его стереотипов. Смерть меняет людей. — Молчишь… — пиромант вздохнул, отряхивая потёртый кожаный доспех. — Как скажешь, принцесса. Встретимся ещё, если судьба не распорядится иначе. Вспыхнув от подобного обращения, чародей уже хотел дождаться, когда Крейн уйдёт, но внезапно ответил: — Принцессами будешь называть своих болотных духов, а я Тсет. Тсет из Винхейма. У меня есть имя. Замерев на лестнице, Крейн обернулся и хитро улыбнулся собеседнику с таким видом, будто планировал такое развитие событий с самого начала. — Знал, что сработает. Чувствуя, как от нервов подрагивают пальцы под складками мантии, чародей попытался ответить новому знакомому той же непосредственной улыбкой, но в итоге просто вежливо поклонился, как учили его в стародавние времена. — Ваша наглость вызывает у меня желание ударить вас по лицу, но воздержусь. — сказал он, уже без стеснения наблюдая за Крейном и изучая его суровые каримские глаза, в которых определённо читалось озорство вперемешку с непонятной Тсету радостью. — Надеюсь, теперь вы оставите меня наедине с моими размышлениями? — Конечно. Если вы настаиваете. Отвесив издевательский поклон, Крейн усмехнулся в кулак, но не ушёл, снова приближаясь и добавляя: — Однако, Тсет, позволь мне оставить тебе свой знак. Ты сможешь позвать меня на помощь, потому как не гоже хрупким чародеям ходить одним по проклятым землям. Увидишь такой… — выудив из-под складок мантии руку Тсета, пиромант вложил ему в ладонь камень с выгравированной каримской надписью. — Зови. Знай, что ты не один. Мы, Негорящие, тянемся к теплу друг друга, как угли Первого Пламени, и игнорировать это было бы слишком глупо. Я бы даже сказал… Самоубийственно глупо. Смотря на горячие даже сквозь перчатку пальцы Крейна, Тсет проглотил язык от возмущения и сказать так ничего и не смог. Стоило пироманту прикоснуться к нему, как по телу пробежала такая оглушительная жаркая волна, что чародей впервые за долгую вечность почувствовал себя живым. До слёз. И пускай в его груди уже зияла дыра опустошения, тепло чужой негорящей души почти вернуло ему… смысл? Но тем не менее Тсет ответил: — Посмотрим, как моя обманчивая хрупкость однажды разорвёт тебя на части. Крейн отпустил его и отошёл, продолжая улыбаться. — Магия имеет свойство истощать. Сталь в этом плане надёжнее. Оставив после себя остывающее ощущение близости, пиромант скрылся внизу лестницы и оставил Тсета в уже сомнительно желанном одиночестве. Посмотрев на свою ладонь, чародей сжал пальцами тёплый камешек и быстро сунул его в поясную сумку. Даже сквозь одежду он ещё долго будет согревать полую душу. И это отчего-то заставило Тсета впервые за долгую немёртвую вечность… улыбнуться.
“So, you’re saying you want to leave a bullet in you? S’fine by me. Was trying to be nice, but that hasn’t gotten me far.”
Вчера сидел и думал о том, что понятие "игра, как искусство" прилипло ко мне навсегда. Смотря на величественные шпили Анор Лондо, я думаю о том, как они были сделаны и чьими руками. Слушая озвучку, я думаю о том, насколько хороша актёрская игра. Заходя к боссу я первым делом рассматриваю окружение, а уже потом рвусь в бой. Думаю о том, насколько они красивы. Эстетичны. Как они двигаются.
На сердце становится спокойнее. Стоит приложить к этой стабильной схеме гайд или трофеи, как всё рушится. Пропадает ощущение личного переживания и вролинг в перса. Понял это, когда говорил с коллегой. Если ему интересно, как убивается босс, то мне в первую очередь интересно, кто он, что с ним произошло и почему меня вынуждают его убить.
Грустно.
Теперь я понимаю, почему в Андертейл нет ачивок. Не только потому, что игра в них в принципе не нуждается.
“So, you’re saying you want to leave a bullet in you? S’fine by me. Was trying to be nice, but that hasn’t gotten me far.”
Не выдержал и посмотрел гайд на концовки ДС (без спойлеров). Как и в случае с Бладборном, самая "лучшая" концовка становится весьма спорным мероприятием и я не понимаю, ПОЧЕМУ её называют лучшей. В любом случае, придётся пройти игру не 3, а 4 раза, при этом следуя гайдам (потому что как иначе-то с моим скудоумием). Мне пизда.
П.С. Перечитываю лор Бладборна и мне очень-очень плохо сейчас.
П.С2: Бладборн - лучшее моё игровое переживание. Кукла - один из лучших персонажей. Быть может, не каждый Великий теряет своё дитя? Чем чаще думаю о лоре, тем сильнее рвёт моё сердечко. На тысячи кусочков. После ДС3 надо перепройти Бладборн с новыми знаниями. Теперь я снова нестерпимо хочу обнять Куклу.
“So, you’re saying you want to leave a bullet in you? S’fine by me. Was trying to be nice, but that hasn’t gotten me far.”
Всё никак не могу принести скринов DS3, где я путешествую по неприветливому Лотрику и по мрачным болотам на Пути Жертв и у Цитадели Фаррона. Потому что прихожу домой. Сажусь. Играю. Опа, пора спать.
“So, you’re saying you want to leave a bullet in you? S’fine by me. Was trying to be nice, but that hasn’t gotten me far.”
Резюмируя впечатления последних дней, хотелось бы сказать, что я существую где-то на границе между адской бездной и главным проёбом своей жизни в лице собственной же неспособности к восприятию реальности. Дерьмо случается, капитан. То есть я могу смотреть вам в глаза и улыбаться, а в голове у меня распускаются цветы сторонних мыслей и впечатлений. И я вас слушаю, я слышу вас, но сосредоточиться не хватает сил. Может, всё дело в том, что я таки погряз в некоторой рутине, изредка разбавляемой восторгами. Может, моё HP стремится к единице. Может, я просто по-весеннему хочу немного тепла и молчания, вот и всё. Та простуда сильно подорвала мне ощущение прекрасного. Весна не весна, когда ты задыхаешься.
Единственной веточкой, позволяющей мне держаться за реальность хоть чем-то (всеми лапками, как паучишка Ром, лишь бы не трогали), остаётся великолепная история Bloodborne, которая пока является лучшим игровым переживанием моей жизни. DarkSoulsIII на втором месте, и мрачные жнецы уже сцапали меня, чтобы унести на ту сторону Луны, чтобы дорвать оставшуюся человечность. Меня тянет на илистое дно. Очень хочется спать. Но я знаю, что толща воды защитит меня от опасности, как Эйгон защищает Ирину. Или как Мария защищает останки Кос. Или как...
“So, you’re saying you want to leave a bullet in you? S’fine by me. Was trying to be nice, but that hasn’t gotten me far.”
У дна нет дна. Пока я не вернулся в нежные объятия Хранителей Бездны, предлагаю вспомнить ещё одного пидора моей души, про которого следует писать бездуховные фики, но у меня Дарк Соулс.
читать дальше Я слышу, как где-то всё ещё играет моя Мегалования.
.129. Рэпчик по Дарк Соулс подоспел! Люблю этого чувака! Хотя больше все-таки люблю JTMachinima - у него треки более певучие. У ДанБуллла меньше удачных треков. Этот - удачный.
“So, you’re saying you want to leave a bullet in you? S’fine by me. Was trying to be nice, but that hasn’t gotten me far.”
Ты справился с ужасом в Ярнаме и сделал так, что человечество увидело новый рассвет. Ты рассеял порождающий демонов туман и спас души жителей Болетарии. Но, что гораздо важнее, именно ты вновь возжег первое пламя в Лордране, продлив эпоху огня и задержав надвигающуюся холодную бездну.
И ты сделал это снова — в Дранглике, земле проклятых королей.
Но все рано или поздно приходит к концу.
Что ты, негорящий, недостойный даже смерти, будешь делать, когда бездна подступит к тебе вплотную и от первого пламени останется лишь горстка сухой золы? Отправишься искать повелителей пепла, покинувших свои полуистлевшие троны, как того требует твое предназначение?
Но ведь мы и есть истинные легенды, и у нас достанет мужества, чтобы зажечь огонь.
Синий стоп-сигнал. Вспышка. Красный табачный дым, проходящий через рёбра. Санс смотрит на закрытую дверь, ведущую в Руины и жуёт сигарету, слушая, как по ту сторону Ториэль напевает его любимую колыбельную. Точнее — когда-то эту нелепую песенку любил Гастер, а раз её любил Гастер, то и Санс её по факту обожает. Потому что теперь сложно сказать, кто из них занимает это тело и кто проклинает груду старых костей, внутри которых колотится спаянная аномалией душа. Фиолетовый дым. Синяя вспышка. Красный стоп-сигнал. Сев на заснеженную дорожку, обновлённый Санс жуёт фильтр и хмурится, белыми зрачками глядя в одну точку прямо перед собой. Сегодня знаменательный день. День, когда дверь откроется, и Ториэль выпустит ребёнка в тёмный лес по проторенной тропинке прямиком ему в руки. История повернётся немного иначе, и “тот, кто смотрит” наверняка удивится, когда заметит разницу. Перестроенный код. Красную вспышку. Синий стоп-сигнал. Санс улыбается. Когда-нибудь этот мир изменится до неузнаваемости, взрастив на себе эту раковую опухоль, аномалию, которая превратила размеренную жизнь монстров в череду сохранений и перезагрузок. Множество историй перепутается, время сломается, некоторые события будут повторяться по кругу без остановки снова и снова. Теория квантовых струн гласит, что вселенная состоит из свёрнутых микрообъектов, которые в свою очередь расщеплены на огромное множество вероятностей. Её уравнения слишком сложны для понимания, а вычислительные машины ломаются от количества переменных. Важно то, что бозоны и фермионы могут быть проявлениями одного и того же объекта. Так и в их мире… Есть Санс и множество других Сансов, которые в данный момент смотрят на дверь и слушают чужую колыбельную. Будь у него время, он бы посчитал точное количество возникших аномальных временных коллизий. Посчитал бы, в скольких мирах сейчас птица летит задом наперёд, а человек убивает или не убивает каждого монстра. Но времени больше нет. Гастер говорил, например, что времени в их случае никогда не существовало. Красный стоп-сигнал. Санс медленно выдыхает дым и закрывает глазницы ладонями. Согласно всё той же теории — струны совершают колебания. Если на одном клочке мироздания Санс сейчас бросит камень в дверь, то в других вероятностях тоже что-то изменится. Например, этот же камень провалится в пространственную дыру в сломанном континууме и упадёт под ноги Ториэль. Что, если … Аномальный Санс сейчас тоже бросит камень? Открыв глаза и убрав от лица руки, он тушит сигарету об снег и надевает капюшон. Их мир — это бесконечный квантовый струнный оркестр. Нарисовав на снегу круг, Санс аккуратно врисовывает в него ещё один. А затем ещё. И ещё. Когда была точка старта, изначальная переменная, он уже и не помнит, но примерно представляет масштабы изменённых вероятностей. Он думает о том, что после того эксперимента с пустотой из всей этой схемы вымаралось множество струн с именем “Гастер”, кроме одной. Его личной. Аномалия случилась в тот момент, когда пустота взорвалась. Пульсация вызвала резонанс, во время которого Санс поглотил душу своего отца полностью, без остатка, чтобы обратить память о королевском учёном в своё вечное проклятие. Связать его жизнь со своей крепкими узами. В этой реальности красного дыма и синих стоп-сигналов Тори помнит о том, что когда-то существовал такой учёный, как Гастер, который построил Ядро и бесследно исчез незадолго до её собственного ухода. Здесь события идут не так, как в других бесчисленных вселенных. Здесь всё сломано и не подлежит ремонту. Будто его расколотый в двух местах череп, клеем не склеить. Колыбельная постепенно затихает. Не дождавшись своего сумеречного попутчика по ту сторону двери, Ториэль грустно удаляется обратно в сторону Руин, оставляя Санса в одиночестве. В голове у скелета шумят машины и музыка из каждого окна, а над головой раскидывается чёрная дыра, усыпанная звёздами и тонкими струнами перекликающихся таймлайнов. Он слышит это сквозь вероятности, в каждой из которых есть дверь, есть человек и есть одна глупая шутка на двоих. Где-то другой Санс уже спросил Фриска о том, что нужно сделать, когда встречаешь нового друга. А в остальных стоит мёртвая, почти осязаемая тишина.
— Привет, мы знакомы? Санс поднимает взгляд от кончика сигареты и смотрит на стоящего перед ним мальчишку в сиреневом свитере с полосками. У мальчишки ободраны коленки и руки измазаны в пепле витиеватыми узорами-татуировками, такие не смоешь талым снегом. Силуэт ребёнка подёргивается едва заметно, как помехи на экране телевизора, когда Ядро барахлит. Не поглоти Санс душу своего отца, сейчас бы всё работало отлично. Фиолетовый стоп-сигнал. — Не знаю, пацан. Может быть знакомы. Видели друг друга на шоссе. — Шоссе? Сиреневый свитер. — Да, знаешь, широкая дорога, по которой двигаются машины-электроны, растягивая в струны свет своих фар в замедленной съёмке. Мальчишка щурится и внезапно улыбается, протягивая сидящему на заснеженной дорожке скелету испачканную руку. — Монстр, разве ты не знаешь, как следует приветствовать нового друга? — Знаю… — Санс подпирает голову ладонью и прикуривает от зажигалки, не стремясь ответить на жест доброй воли. Ведь от мальчишки пахнет пеплом Ториэль, и этот запах пьянит сильнее горького виски. Тошнит. — Тогда почему не пожмёшь мою руку? — безумный оскал на лице ребёнка неестественно режет его лицо пополам, и сиреневый свитер окрашивается в салатовый и обратно. — А смысл, малой? — щёлкая костяшками пальцев, Санс отряхивает джинсы от пепла и поднимается на ноги, глядя на мальчишку сверху вниз. Ветер выдувает из грудной клетки скелета сиреневый сигаретный дым прямо в лицо человеку, заставляя его поморщиться и отступить. Струна растягивается и резонирует. Когда что-то происходит вопреки заложенной схеме, другие миры пронзает аномалия. Санс думает о том, что где-то должен быть берег, тот, другой, на который они рано или поздно выйдут, и мир не будет таким дерьмом. Гастер будет жив. Монстры победят. И всё в этом духе. Там ребёнок не будет сжимать за спиной острый нож и глядеть на него с первобытной жаждой крови. “Тот, кто смотрит”. Это ведь им двигает бесконтрольное насилие в мире синих стоп-сигналов и мельтешения помех на сиреневом свитере. В таком случае, стоит ли винить ребёнка? — Ты знаешь, я не хочу тебя ловить. Нет мне до этого дела. Но мой брат… Он просто фанатик, желающий не только похищать маленьких деточек, но и превращать их в объекты своих исследований. — Говорит Санс с меланхоличным оскалом на черепе. — Страшно? — Нет. — Это меня радует. Теория струн гласит, что невозможно показать и рассказать обо всех измерениях, используя лишь изречения, написанные на форзаце учебника по квантовой физике. Не существует определённого количества возможных измерений. Но в одном из них Санс всё-таки пожал испачканную пеплом руку маленького убийцы и провёл его дальше в лес. А здесь… — Слушай, малой, мы так вечно можем стоять. Давай разберёмся с этим по-быстрому. Здесь всё пошло по другому сценарию. — Ты сейчас пройдёшь по мосту и спрячешься, а я.... В заснеженном воздухе свистит лезвие истинного ножа, и Санс хватает маленькую ручку, выкручивая Чаре запястье, окрашивая сиреневый свитер в салатовый, а красный стоп-сигнал в синий.
Раздаётся хруст.
Крик.
И мир осыпается в черную дыру очередного ресета.
Санс открывает глаза и видит перед собой дверь Руин, за которой Ториэль поёт до боли знакомую колыбельную. Игра начинается сначала.